Арсен Люпен и Остров Тридцати Гробов - Морис Леблан

Теперь Вероника успокоилась. Она уже не была одна-одинешенька. Настоящее больше не пугало ее, у нее появилась вера в будущее.

На следующее утро она приказала псу, которого заперла на ночь у себя в комнате, чтобы он не сбежал:

– Сейчас, дружок, ты меня поведешь. Куда? Да к неведомому другу, приславшему пропитание Стефану Мару. Пошли.

Дело-в-шляпе очень обрадовался. Он бросился бежать по лужайке, поднимавшейся к дольмену, но на полпути остановился и подождал Веронику. Она догнала его. Пес свернул направо и устремился по тропинке, которая вела к развалинам на краю скалы.

Там он снова остановился.

– Это здесь? – спросила Вероника.

Пес лег на землю. Перед ним, подле двух каменных глыб, опиравшихся одна на другую и покрытых плющом, в зарослях колючего кустарника виднелась дыра, похожая на вход в кроличью нору. Дело-в-шляпе нырнул в нее и скрылся из виду, но через несколько секунд вернулся за Вероникой, которой пришлось сходить в Монастырь за ножом, чтобы сделать проход в кустарнике.

Через полчаса ей удалось расчистить первый марш лестницы и в сопровождении собаки ощупью спуститься вниз. Она оказалась в длинном, вырубленном в скале туннеле, освещавшемся пробитыми в его правой стене отверстиями. Поднявшись на цыпочки, Вероника увидела, что они выходят в сторону моря.

Минут десять они шли по этому туннелю… спустились еще по одной лестнице. Туннель сузился. Отверстия, прорезанные наискось – по-видимому, для того, чтобы их не было видно снизу, – теперь располагались и справа, и слева. Вероника поняла, каким образом Дело-в-шляпе мог попасть на другую часть острова: туннель проходил в узкой скале, соединявшей Сарек с угодьями Монастыря. С обеих сторон слышались удары волн об утесы.

Чуть дальше женщина и собака поднялись по ступеням и оказались под холмом Большого Дуба. Здесь была развилка.

Дело-в-шляпе выбрал правый туннель, шедший вдоль берега моря.

По пути слева им попались еще два ответвления, оба совершенно темные. Остров, видимо, был пронизан подземными ходами, и с холодком в сердце Вероника подумала, что направляется к тому месту под Черными Песками, где, по словам сестер Аршиньа, находилось логово неприятеля.

Дело-в-шляпе уверенно семенил впереди и только время от времени оборачивался.

Вероника шепотом проговорила:

– Да иду я, мой милый, иду. Не сомневайся, я не боюсь – ведь ты ведешь меня к другу, который нашел здесь убежище. Но почему он не выйдет сам? Почему ты ведешь меня, а не его?

Ход везде имел одинаковую ширину, ровно обтесанные стены, сводчатый потолок и сухой гранитный пол, хорошо вентилировавшийся через отверстия в стенах. На стенах – никаких отметок, ничего, только кое-где торчали черные куски кремня.

– Здесь? – спросила Вероника у пса, который вдруг остановился.

В этом месте туннель заканчивался чем-то вроде комнаты, слабо освещавшейся через узкое окошко.

Дело-в-шляпе, казалось, раздумывал. Он насторожил уши и прислушивался, опершись передними лапами о дальнюю стену комнаты.

Вероника обратила внимание, что эта стена не вырублена из гранита, а сложена из разной величины камней, скрепленных цементом. Она явно была возведена гораздо позже, чем сам туннель. Просто кто-то перегородил подземный ход, по-видимому тянувшийся и дальше.

Вероника повторила:

– Здесь, да?

Но продолжать она не стала, так как услышала слабый звук человеческого голоса.

Она подошла к стене и тут же вздрогнула. Голос стал громче. Звуки сделались более отчетливыми. За стеной пел ребенок, и Веронике удалось различить слова:

Мама девочку качала,

Ей тихонько напевала:

«Ты не плачь, моя родная, –

Огорчится Всеблагая…»

Вероника прошептала:

– Та песня… Песня…

Это была та самая песенка, которую Онорина напевала в Бег-Мейле. Кто же мог петь ее сейчас? Какой-то ребенок, оставшийся на острове? Приятель Франсуа?

А голосок продолжал:

«Ей нужней всего на свете,

Чтобы радовались дети.

Помолись же, ангел мой,

Приснодеве Всеблагой».

Пение стихло, и на несколько минут воцарилось молчание. Дело-в-шляпе прислушивался все внимательнее, словно знал, что скоро должно что-то произойти.

И верно, примерно в том месте, где он сидел, послышался тихий шорох осторожно передвигаемых камней. Дело-в-шляпе что есть силы завилял хвостом и, если можно так выразиться, залаял про себя: умное животное понимало, что шуметь здесь нельзя. Внезапно у него над головой кто-то вытащил из стены один камень, и на этом месте образовалась довольно большая дыра.

Дело-в-шляпе одним прыжком вскочил в нее и, помогая себе задними лапами, протиснулся внутрь.

– А, вот и господин Дело-в-шляпе, – произнес детский голос. – Как ваши дела, господин Дело-в-шляпе? Почему вы вчера не навестили своего хозяина? Были очень заняты? Прогуливались с Онориной? Ах, старина, ты бы все мне рассказал, если б умел говорить. Мне интересно…

Дрожа с головы до ног, Вероника опустилась у стены на колени. Неужели до нее доносился голос сына? Неужели Франсуа вернулся на остров и теперь прячется? Она попыталась заглянуть в дыру, но – безуспешно. Стена была толстой, к тому же лаз, в который она смотрела, оказался изогнутым. Но до чего же четко доносилось до нее каждое слово, каждая интонация!

– Интересно, – повторил ребенок, – почему Онорина не пришла и не освободила меня? Почему ты ее сюда не привел? А ведь это ты меня отыскал… А дед, должно быть, беспокоится, что меня нет? Вот уж приключение так приключение! Но ты еще не изменил своего мнения, а, старина? Дело в шляпе, верно? Дела идут все лучше и лучше?

Вероника ничего не понимала. Ее сын – а она не сомневалась, что это он, – говорил так, будто не знал, что произошло. Забыл он все, что ли? Неужели его память не сохранила ни крупицы из того, что он совершил в приступе безумия?

«Да, в приступе безумия, – упрямо повторила про себя Вероника. – Да, тогда он был не в своем уме. Онорина не ошиблась: он был не в своем уме… А теперь рассудок вернулся к нему. Ах, Франсуа, Франсуа!»

Вероника, напряженная как струна, с трепещущим сердцем вслушивалась в слова, которые могли принести ей столько радости или отчаяния.

Над нею мог сгуститься еще более гнетущий, чем прежде, мрак, а могла взойти заря, осияв бесконечную ночь, в которую она была погружена вот уже пятнадцать лет.

– Ну конечно, – продолжил мальчик, – дело в шляпе, я с тобой согласен. Только знаешь, я был бы страшно рад, если бы ты мог доказать это мне по-настоящему. С одной стороны, никаких вестей ни от деда, ни от Онорины, несмотря на то что я с твоей помощью давал им знать о себе, с другой – никаких вестей от Стефана, и это-то тревожит меня больше всего. Где он? Где его заперли? Не умирает ли он с голоду? Ну-ка, Дело-в-шляпе, отвечай: куда ты позавчера унес печенье?.. Да что с тобой? Почему у тебя такой озабоченный вид? Чего ты туда смотришь? Хочешь уйти? Нет? Тогда в чем же дело?

Мальчик замолк. Прошло несколько секунд, прежде чем он заговорил опять, но уже тише:

– Ты кого-то с собой привел? Там, за стеной, кто-то есть?

Пес глухо залаял. Затем последовало долгое молчание, – должно быть, Франсуа прислушивался.

Волнение Вероники стало столь сильным, что ей почудилось, будто Франсуа слышит, как бьется ее сердце.

Наконец мальчик шепнул:

– Это ты, Онорина?

Помолчав немного, он зашептал снова:

– Да, это ты, я знаю… Я слышу, как ты дышишь… Но почему ты не отвечаешь?

Больше сдерживаться Вероника не могла. Положение для нее чуть-чуть прояснилось, когда она узнала, что Стефана, так же как и Франсуа, враги держат взаперти. Неприятные подозрения тут же улетучились. Да и могла ли она не ответить на зов этого голоса? Ее сын обращается к ней. Ее сын!

Запинаясь, Вероника пролепетала:

– Франсуа… Франсуа…

– О, кто-то ответил, – проговорил мальчик. – Я так и знал. Это ты, Онорина?

– Нет, Франсуа, – отозвалась Вероника.

– А кто же?

– Это подруга Онорины.

– Я вас знаю?

– Нет, но я – ваш друг.

Франсуа помолчал. Боялся?

– А почему Онорина не пришла