Маскарад благих желаний - Галина Владимировна Романова
Никита столкнул кота на пол. Тот фыркнул и, перешагнув через штанины гостя, свисающие с кресла, запрыгнул на сиденье. И улегся прямо на джемпер.
– Ну что ты делаешь, зверина? – тихо заворчал Никита. – Я приеду на службу весь в твоей рыжей шерсти. И всем все сразу станет понятно. И разбираться не станут. И даже не станут предполагать, к примеру, что у меня с твоей хозяйкой ничего нет и быть не может. На щелчок пальцев, на мах твоего пушистого хвоста уложат нас с ней в койку. Слезь сейчас же, говорю!
Мухортыч ухом не повел. Плотнее поджал под себя лапы, крепко зажмурился и уснул. Или сделал вид, что уснул.
Вообще-то, Никита ворчал на него не всерьез, понарошку. Ему нравился этот рыжий наглый оболтус. Нравилось болтать с ним, гладить между ушами, ворчать на него, гонять с неположенных мест. И Мухортычу, кажется, это нравилось тоже. Он будто нехотя принял условия игры, но время от времени непременно пакостничал. Как вот сейчас, когда улегся на чистенький джемпер гостя. Тот его вечером выстирал, высушил и приготовил, чтобы утром надеть. Только вот не додумался вывернуть наизнанку. Ох и бестолочь!..
Никита вытащил джемпер из-под толстого рыжего кота. Отряхнул от шерсти. Через пару минут, одевшись, пошел в ванную. Надя на кухне что-то стряпала. Какой-то нехитрый завтрак.
Надя, да, и только Надя! У него теперь язык не поворачивался называть ее Найдой. Даже в мыслях не хотелось, честно. Это после того, как она Никиту приютила, выхватив из цепких лап Светланы, вознамерившейся женить его на себе.
Что характерно, русая красавица с милым кротким характером, который ежедневно ему демонстрировала, даже не скрывала своих намерений, устроив отвратительную сцену возле подъезда Никиты.
Найда, то есть Надя, вышла из его машины за углом дома, велев ему ждать.
– Осмотрюсь, доложусь, – коротко буркнула она, глянув на него как на школьника. – Вот не нанималась я гонять твоих подружек.
Нет, ну он в самом деле устал от девушки. Каждый вечер является к его подъезду и караулит. Он и намеками, и уже напрямую говорил ей, что не хочет продолжения. Что не желает ничего менять в своей жизни. А она молча улыбается и идет с ним рядом к его подъездной двери. Ну не отталкивать же ее! Не применять же к ней физическую силу!
И тут Найда, то есть Надя, пришла ему на помощь. Пообещала разобраться и отвадить подружку. Сказала – сделала. Оставила его в машине и ушла. И на мобильном включила видеозвонок. Так что он был в курсе каждого непридуманного бранного слова Светланы, каждой ее попытки ударить сотрудницу его отдела. Не выдержал, вылез из машины и вмешался. И поговорил со Светланой обидно и напористо.
– Чтобы я тебя тут больше не видел! Никогда! Поняла меня? – закончил Никита.
Поняла она плохо, потому что на следующий день снова сидела в своей машине на парковке напротив его подъезда. И тогда Надя предложила ему пожить у нее.
– У тебя условия позволяют? – прищурился он. – Просто… Спать с тобой в одной койке я не стану.
– Еще чего! – фыркнула она и так глянула… Ему показалось, что он в размерах уменьшился от ее взгляда.
– Будешь жить в гостиной. Правда, с подселением.
– В смысле? – вытаращился на нее Никита. – С твоей мамой, папой, братом?
– С Мухортычем, – улыбнулась Надя загадочно. – Это мой кот. Наглый, рыжий, неуживчивый. Тебе придется подстраиваться…
Приняв душ, Никита почистил зубы, побрился, прошелся щеткой по джемперу. Кажется, очистил все до волоска. И лишь тогда пошел в кухню. Надя по утрам готовила незамысловато: никаких тебе сырников, запеканок, сложных каш, но так все было вкусно. И бутерброды, и яичница, и кофе.
Сегодня в центре стола стояла тарелка с тостами. На каждом хлебном кусочке плавился кусочек масла, накрытый сыром. По тарелке с глазуньей. В ее тарелке – два яйца. В его – четыре. Кофе уже дымился в его большой кружке.
– Доброе утро, – проговорил Никита, вытаращившись. – Ты чего это еще в пижаме?
Он ее ни разу в пижаме не видел за эти дни. Ужинали сразу, как приезжали, и расходились по комнатам. Утром завтракали уже одетыми по-рабочему. А тут Надя в длинных широких штанах, короткой кофточке без рукавов. И какая-то не такая. Какая-то другая, интересная. Кожа вдруг смуглая обнаружилась на плечах, красивые ключицы, руки…
Обалдеть, какие красивые у нее руки! Все остальное Никита оставил без внимания из опасения быть выставленным. Да и неловко. И опасно – Надежда наблюдала за ним со сковородкой в руках, которую только что вымыла. Могла стукнуть ею ему по макушке.
– Я в пижаме, потому что рано еще. А ты чего до будильника вскочил? Мухортыч?
– А то кто же! Хвостом мне всю физиономию исхлестал. Давай уже пожрем. Вкусно так пахнет…
Он очень надеялся, что она уйдет и переоденется в привычные черные брюки, водолазку или рубашку. Ни черта! Села напротив, принялась завтракать. И ее словно вовсе не заботило, что пуговки на ее кофточке натягиваются на груди. И ему больших усилий стоило на них не таращиться.
– Сегодня Катерине Гришиной будет избираться мера пресечения, – проговорила Надежда, отхрустев первым тостом. – Думаю, ее заключат под стражу до суда.
– А доказательной базы достаточно, чтобы продолжать расследование? – постарался сосредоточиться Никита.
– Я говорила вчера с районным опером.
И когда успела?
– И что он? – Никита уничтожил все четыре яйца, взялся за кофе и тост.
– Он говорит, что, скорее всего, привлекут к допросу и ее бывшего мужа.
– Основания?
– Он будто оплатил ей адвоката.
– И что?
– Навещал ее в СИЗО.
– Тоже не повод.
На общей тарелке остался всего один тост. А он бы и еще два съел.
– Не будешь? – взялся он за поджаренный хлебный краешек.
Она отрицательно мотнула головой, Никита тут же впился в тост зубами.
– Следствие считает, что именно Гришин – бывший муж Катерины – давал ей указания с неизвестного номера.
– А зачем так шифровался? Мог бы…
– Не мог, Никита! – повысила голос Надежда. – Он знал ее как свои пять пальцев. Знал, что она могла выдать его. И знал, чем купить. К тому же в тот вечер, когда ей положили деньги в почтовый ящик, его джип засветился на дороге, ведущей в Москву.
– А эта дорога прямо только на Москву и
