Детектив к осени - Елена Ивановна Логунова

– Согласен! – Хряк застегнулся на все пуговицы, показывая, что готов к трудовым подвигам. – Где ваша таратайка?

– Возле усадьбы. Мы, можно сказать, удачно застряли, далеко идти не пришлось.

– Через десять минут вернемся, – пообещал Илья Викторович и вместе с Хряком и Романом Николаевичем покинул гостиную.

Они вышли из дома под черное беззвездное небо. Дождь стихал, превратившись в еле заметную морось. Хряку после натопленной комнаты сделалось знобко, он поджал плечи и втянул в них голову. Илья Викторович включил фонарик, чтобы освещать дорогу к машине. Роман Николаевич пропустил коллегу вперед, сам пошел бок о бок с Хряком.

Они миновали подъездную аллею, арку ворот, и Хряк разглядел на обочине легковую машину. Не соврали музейщики – она стояла совсем близко от усадьбы. Хряк взбодрился: сейчас они выкатят этот драндулет из болотистого вязла, Шура сгоняет за подмогой, и, если повезет, к утру вся компашка будет уже в Ленинграде. Хряк вообразил себе стоящую в холодильнике поллитровку сорокапятиградусной «Охотничьей», которая изумительно идет под любую закусь, и сглотнул слюну. Скорее бы уж!

Но произошло неожиданное. Роман Николаевич, шедший слева от него, вдруг развернулся и засветил Хряку кулаком прямо в лоб. Удар получился богатырским, от музейного хлюпика такого не ожидаешь. Впрочем, на хлюпика Роман Викторович как раз и не смахивал – рослый, плечистый, он больше походил на грузчика или на какого-нибудь спортсмена. Вдобавок в кулаке у него было что-то зажато для утяжеления. Хряк знал толк в драках, доставалось ему не впервые, и в нюансах мордобития он разбирался на уровне профессионала.

Он не помнил, сколько пролежал без сознания, но, должно быть, не минуту и не две. Когда очухался, первым делом ощутил, как ломит в черепушке. Искусствовед хренов! Приложил так приложил…

Хряк обнаружил себя лежащим в луже, наподобие того самого животного, в честь которого он получил свое прозвище. Со стоном и руганью приподнялся. Машина музейщиков стояла на своем месте, разве что задняя дверца была распахнута. В двух шагах от Хряка, в жухлой, прибитой дождем траве валялся фонарик. Он не погас. Хряк подобрал его, начертил лучом полукружье и увидел в соседней луже Илью Викторовича. Он тоже стонал и держался за затылок.

Хряк помог ему встать. Илья Викторович обалдело глазел на него, на машину, искал своего напарника, но не находил.

– Где он? Куда он делся?

– А я почем знаю! – огрызнулся Хряк, силясь сообразить, что здесь случилось. – Он меня по кумполу шарахнул, я и отрубился.

– И вас шарахнул? – Илья Викторович морщился от боли. – Как это он так? Хотя… он же боксер.

Хряк кивнул – вполне возможно – и задал встречный вопрос:

– А вам-то как прилетело?

– Да так же, как и вам. Нежданно-негаданно. Шел к машине, получил сзади, а дальше ничего не помню…

– Он у вас больной, что ли? С какого перепугу на людей кидается?

– Он не с перепугу. Он…

Тут Илья Викторович призадумался и миг спустя истошно завопил:

– Гаденыш!

Он метнулся к машине, сунулся в салон, стал шерудить руками в поисках чего-то, несомненно, важного. Поиски не увенчались успехом, и он с отчаянием на лице повернулся к подошедшему Хряку.

– Рюкзак! Рюкзак пропал!

– А что у вас там было? Тушенка?

– Экспонаты… Все, что мы приобрели в командировке! Он их украл!

Хряк уяснил суть произошедшего. Сослуживец Ильи Викторовича не просто так отправил их в нокаут, а воспользовался случаем и умыкнул лежавший в машине ценный груз.

– Но почему он не дождался, пока мы тачку вытолкнем? На ней бы и уехал.

– Он не умеет водить. За рулем был я.

Хряк обвел фонариком лес, обступивший усадьбу и дорогу. Днем, при свете, деревья с поредевшими кронами наверняка просвечивались насквозь, как решето, но в сумраке ночи они выглядели плотной стеной. Слабый луч не пробивал ее, она поглощала его, как черная дыра.

– И куда же его понесло? – Хряк потер вскочившую на лбу шишку.

Он попытался изобразить из себя следопыта и внимательно изучил обочину возле автомобиля. Она была истоптана ногами обоих музейщиков и его собственными. Хряку хватило наблюдательности вычленить из хитросплетения следов отпечатки коварного Романа Николаевича. Вероятнее всего, заполучив рюкзак с добром, он юркнул в можжевеловые кусты, росшие поблизости (вон и веточки на них обломаны), а потом исчез за купами берез и осин.

Хряк порыскал за перекрестьями веток, ободрал щеку, но никакой пользы не извлек. За дорожным полотном жидкая грязь кончилась, сменившись мягким моховым ковром, а на нем уже ничего нельзя было различить, тем более при тусклом освещении.

К Хряку подошел чрезвычайно встревоженный Илья Викторович.

– Мы теряем время! Надо организовать масштабные поиски…

Ох уж эти интеллектуалы… Любят выражаться пафосно, будто передовицу для газеты «Правда» надиктовывают.

– Как же их организовать, если мы не знаем, куда он умотал?

– Это да, – не стал спорить Илья Викторович. – Но нас вместе с вашими друзьями пятеро. Мы можем прочесать сразу несколько направлений.

Они вернулись в усадьбу. Машину трогать не стали – толку от нее в предстоящей погоне не было ни малейшего. Похититель не напрасно углубился в чащу – там его сложнее обнаружить и догнать. Во всяком случае, транспорт через заросли не пройдет.

Вести о происшествии взбудоражили все собравшееся в гостиной общество.

– Что хоть было в рюкзаке? – осведомился Мигель. – Самовары, прялки, граммофоны?

Илья Викторович напыжился.

– У нас серьезное учреждение, а не кружок при Дворце пионеров. Мы приобретаем только те предметы, которые представляют истинную ценность, как материальную, так и художественную. В этот раз такая удача… я бы сказал, подарок фортуны… Купили у одного пенсионера собрание украшений. Золото, уральские самоцветы. Ручная работа. Златоустовские мастера! Предки у него работали на демидовских рудниках, ему эта коллекция по наследству досталась, а передать некому, бобылем живет, бездетный. Уступил музею по символической цене, хотя мы ему честно сказали, что стоит это в разы дороже.

– Н-да… – протянул Шура Давыденко. – Где бы мне золото по символической цене раздобыть?

– Ты эгоист, – упрекнула его Анка. – Надо о благе народа думать, а не о том, как самому разбогатеть.

– А я, по-твоему, не народ? Не замечал, чтобы кто-то о моем благе заботился, кроме меня самого…

Так бы и пикировались по пустякам, но Илья Викторович, думавший прежде всего о пропаже, прекратил дискуссию:

– Товарищи, мы должны что-то предпринять! Пока разглагольствуем, этот субъект уходит