Группа Фале - Дед Скрипун
Ту, что все звали Степановна, очень взволновал необычный кот, который когтями умудрился поцарапать бетонное покрытие подъезда, но к ее разочарованию, иностранца странное животное не заинтересовало, хотя бабуля настойчиво предлагала сходить и посмотреть, на оставленные царапины, но и этим не вызвала его любопытства.
Но вот когда лузгающая семечки Вера Федоровна, пожаловалась, что у нее в тот вечер даже галлюцинации случились, и она увидела приведение, нотариус весь заинтересованно подобрался, и на зависть остальным двум бабушкам вступил в разговор:
— Как оно выглядело?
— Да как обычно приведения и выглядят, белое, полупрозрачное, пропархало саваном над асфальтом его ветром и унесло. — Пожала та плечами
— Врешь ты все. — Возмущенно перебила третья собеседница, оказавшаяся Полиной Степановной, хлопнув по коленям сморщенными маленькими ладошками. — На придумываешь всякого…
Но нотариус проигнорировал едкое замечание и внимательно, очень даже заинтересованно посмотрел на Веру Федоровну:
— А вы не можете вспомнить куда оно улетело?
— Так вон туда и улетело. — Указала та наманикюренным красным лаком ногтем куда-то за угол дома, в сторону городской управы.
Разговор после этого как-то сразу сошел на нет, и после недолгого вялого продолжения, странный иностранец, любезно извинившись, сославшись на недостаток времени, и видимо впечатленный сказками старой фантазерки, забыв об Игнатьевых, быстро удалился по тропинке липового парка. Когда его фигура затерялась среди деревьев, в небо взлетела ворона, распугав суетящихся воробьев. Возмущенно каркнула в направлении старушек, и быстро удалилась в сторону центра города.
* * *
Они поссорились тогда, в тот день. Глупо, из-за мелочи. Так бывает иногда среди близких людей. Вроде бы ерунда, но слово за слово и возникает скандал, кипящий в душах на грани ненависти. Потом конечно все проходит, наступает примирение, а за ним чувство неловкости и огромной любви. Но только не сними и не в этот раз. У них все произошло по-другому. Вместо мамы приехала полиция. Седоусый майор, с опущенными в пол глазами, натужно подбирая слова, сообщил, что ее больше нет, и попросил проехать с ним на опознание.
Не было истерики, не было неудержимо льющихся слез. Только пустота, и чувство вины. Лицо близкого человека перед глазами, раздраженное, злое и обидные слова друг другу, гложущие теперь, скребущие острыми когтями душу.
Всю дорогу до морга она молчала и смотрела в окно полицейской легковушки, и не видела ничего, кроме заплаканного лица мамы, а когда увидела тело, прикрытое простыней на столе, то не выдержала и упав на колени наконец зарыдала. Горько, протяжно выплескивая накопившуюся боль слезами. Засуетились врачи, в нос пахнуло нашатырем, больно кольнуло в руку иголкой шприца, и дальше пустота. Восковое лицо родного человека, синие губы, и сопровождаемые кивком головы слова: «Она», затем подпись ватной рукой под протоколом опознания и дорога домой.
Похороны, поминки, пролетели перед глазами страшным сном. Теперь предстояло научится жить одной. Жить с той болью и виной, оставшейся после последней ссоры.
Вернера рассказывала все это незнакомому человеку, участливо смотревшему на нее из-под черных стекол очков, и плакала не стесняясь, делясь своей болью. Она верила ему в этот момент, как верила когда-то своей маме, а он слушал и молчал…
* * *
Он не будет их убивать. Зачем. Они не интересны, они не воины. Жалкие, трусливые, они даже не охотники, они падальщики. В них страха столько, что вонь от него забивает запах леса. Валяются под ногами парализованные, позвякивают броней трепыхаясь в конвульсиях. Вызывают только брезгливость своей беспомощностью.
Он думал будет сложнее, а тут, всего только один прыжок и одна очередь нейтрализатора. Жалкие подобия рыцарей. Он сплюнул тягучую слюну. Но хватит терять время, впереди еще корабль, который надо захватить, и трусливая команда на борту. Как бы не сбежали. Они могут. Презренные рабы Шалагуда не отличаются храбростью.
Нейтрализатор за плечи. Нож одного из валяющихся под ногами рыцаря в руку, лезвие кривое, рукоять неудобная, но выбирать не из чего, берем то, что есть. Снять с пояса доспехи? Мерзость, эта амуниция вызывает брезгливое омерзение.
Все. Он готов. Ждать больше нечего. Один толчок натренированных ног, одно напряжение узлов эластичных мышц, и на поляне остались только парализованные тела охотников и карбасов, валяющиеся там, где застал их луч.
Бег. Что может быть прекраснее этого состояния. Особенно если это бег к свободе. Легкие наполняются воздухом смеси запахов травы и цветов, тягучи, приятный, дающий дополнительные силы. Ноги пружинят длинными шагами от прелой листвы, покрывающей землю. Мешающие ветки в сторону, руки сами знают, что надо делать. Он улыбается, наслаждаясь предвкушением очередной схватки. К стремлению к свободе для него не существует препятствий.
Вперед Гронд Фале Эльфийс, впереди открытый космос, он ждет последнего Скараду. Надо только захватить корабль…
* * *
Вернера отстранилась от экрана, завороженно проведя ладонью по лицу. Захватывает. Фантазия этого писателя не имеет границ. Описано так, словно сама побывала в схватке и сейчас бежит захватывать космический корабль.
Странный человек? Он ее совсем не знает, а доверил ноутбук, с просьбой: «Только читать и больше никуда не лезть». Взял с нее слово и ушел. Поразительная вера в честность, к человеку, с которой знаком несколько часов. И ведь действует такая его наивность, желание покопаться в личных файлах жжет любопытством душу, а совесть не позволяет этого сделать.
Она поднялась из кресла и прошлась вдоль стеллажей с книгами. Странное собрание. Все корешки как близнецы-братья, черные, только наклейки с золотыми иероглифами на незнакомом языке, разняться вычурностью вензелей. Странные письмена, незнакомые, что-то среднее между китайским и турецким. Она еще такого не видела.
Вернера достала одну книгу. Большая, черная, тяжелая и как ей показалась теплая, словно за стеллажом находится обогреватель, поддерживающий нужную температуру. Ни одной пылинки, такое ощущение, что недавно пропылесосили с особой тщательностью. Открыла обложку, перелистнув страницы. Толстые, пожелтевшие от времени, жесткие, на бумагу не похоже, словно тонкий картон, и все те же незнакомые буквы. Может пергамент? Но она никогда его не видела вживую, поэтому выводы делать сложно.
Поставила книгу назад, вернулась и села в кресло. И друзья у него тоже странные…
* * *
Николай Сергеевич аккуратно, плавным кошачьим движением, разлил еще кофе, одной рукой пододвинул чашку к девушке, а другой протянул белоснежный накрахмаленный платок, который каким-то непостижимым образом, оказавшимся у него в ладони.
— Возьмите. — Улыбнулся он
