Обмен - Джон Гришэм
– Уже знаете, чего хотите?
– Порцию ребрышек с сыром, большое пиво.
Митч заметил в городе множество перемен, но в «Рандеву» не изменилось ровным счетом ничего. На стенах висели фотографии знаменитых гостей, программки «Либерти-Боул», неоновые знаки для пива и прохладительных напитков, зарисовки старого Мемфиса и фото прежних лет, многие сделаны десятки лет назад. По традиции посетители перед уходом оставляли на стенах свои визитки – теперь их набралось с миллион. Митч и сам однажды так сделал и сейчас гадал, остались ли здесь карточки адвокатов «Бендини, Ламберт энд Локк». Поскольку никому и в голову не приходило снимать их со стен, наверняка они так и торчат где-нибудь.
Через десять минут официант принес деревянное блюдо с ребрышками, сыром чеддер и салатом из шинкованной капусты. Пиво было таким же ледяным, как Митчу помнилось. Он оторвал ребрышко, откусил побольше, посмаковал и впервые помянул Мемфис добрым словом.
* * *
«Программа защиты от смертной казни» была основана Амосом Патриком в 1976 году, вскоре после того, как Верховный суд отменил мораторий на высшую меру наказания. Когда это произошло, «штаты смерти» мигом кинулись приводить в порядок свои электрические стулья и газовые камеры, и гонка началась. Они и по сей день изо всех сил пытались друг друга превзойти. Техас был явным лидером, а за второе место спорили несколько штатов.
Амос вырос в сельской Джорджии в очень бедной семье и нередко голодал. В детстве все его близкие друзья были неграми, и он сызмальства возмущался жестоким обращением с ними. Подростком Амос начал понимать, что такое расизм и насколько пагубно его воздействие на черных. Хотя он и был простым сельским парнем, взглядов придерживался широких, а потом и вовсе радикальных, если дело касалось несправедливости. В старших классах способного ученика заметил учитель биологии и направил в колледж, иначе он всю жизнь проработал бы в полях с друзьями, выращивая арахис.
В замкнутом мирке защитников тех, кто приговорен к смертной казни, Амос был легендой. В течение тридцати лет он вел войну за хладнокровных убийц, виновных в преступлениях настолько страшных, что зачастую те не поддавались описанию. Чтобы не сойти с ума, он приучился запирать преступления под замок и не вспоминать о них. Вопрос виновности для него даже не стоял – проблема заключалась в том, что государство со всеми его нарушениями, предрассудками, судебными ошибками не имеет права убивать.
И вот он устал. Работа все-таки его доконала. Он спас много жизней, положив на то свою, и создал некоммерческую организацию, которая привлекала достаточно средств, чтобы поддерживать себя, и достаточно талантов, чтобы продолжать борьбу. Собственная борьба Амоса медленно сходила на нет, жена и доктор уговаривали его сбавить обороты.
О конторе тоже ходили легенды. Здание в стиле арт-деко 1930-х годов (на самом деле – плохая имитация) постоянно перестраивалось. Его построил торговец автомобилями, который когда-то продавал новые и подержанные «понтиаки» на авторынке, растянувшемся на шесть миль по Саммер-авеню, начиная от реки. Со временем автодилеры перенесли торговлю дальше на восток, как и большинство других коммерсантов Мемфиса, оставив после себя заколоченные выставочные залы, многие из которых пошли под снос. Амосу удалось спасти салон «Понтиак» на аукционе, куда кроме него никто не явился. Поручителями по кредиту выступили близкие ему по духу адвокаты из Вашингтона. Амоса не волновал ни стиль, ни внешний вид здания, ни общественное мнение, да и денег на ремонт особо не было. Ему требовалось рабочее помещение и ничего больше. Клиентов привлечь он даже не пытался – их и так хватало с избытком. Битвы за смертную казнь бушевали вовсю, прокуроры неистовствовали.
Амос потратился на краску, гипсокартон, сантехнику и переехал со своим растущим штатом в бывший автосалон «Понтиак». Адвокаты с помощниками из «Программы защиты от смертной казни» почти сразу принялись ревниво оберегать от насмешек свое просторное и эклектичное рабочее место. Кому еще повезло заниматься юридической практикой в переоборудованном автосалоне, где некогда меняли масло и устанавливали глушители?
Приемной как таковой не было, потому что клиенты сюда не приходили. Они сидели в камерах смертников или в иных помещениях тюрем от Вирджинии до Аризоны. Администратора тоже не было, поскольку гостей здесь не ждали. Митч позвонил у входа, вошел в просторное помещение, где некогда находился выставочный зал, и стал ждать, пока кто-нибудь появится. Декор его изрядно позабавил – рекламные плакаты со сверкающими «понтиаками», календари пятидесятых годов прошлого века, оформленные в рамочки заголовки по делам, где юристам «Программы» удалось спасти жизни. Никаких ковров или напольных покрытий. Полы были самые обыкновенные – голый бетон со следами краски и масла.
– Доброе утро, – поздоровалась молодая сотрудница, пробегая мимо со стопкой бумаг.
– Доброе, – ответил Митч. – Я пришел на встречу с Амосом Патриком в девять часов.
На сотрудницу его слова впечатления не произвели. Она натянуто улыбнулась и сказала:
– Ладно, я передам, но вам придется подождать. Утро у нас выдалось не самое доброе.
И она ушла – ни присесть не предложила, ни кофе выпить.
Интересно, как может быть добрым утро в юридической фирме, где каждое дело связано со смертью? Несмотря на высокие окна, в которые лилось много света, атмосфера тут царила напряженная, почти тоскливая, словно у фирмы, чьи адвокаты встают рано и изо всех сил пытаются уложиться в срок с делами по всей стране, каждое утро было недобрым. В углу стояли три пластиковых стула и кофейный столик, устеленный старыми журналами. Чем не комната ожидания? Митч сел, достал телефон и занялся почтой. В девять тридцать он вытянул ноги, посмотрел на поток транспорта на Саммер-авеню, позвонил в свою фирму, где ждали звонка, и подавил раздражение. В его жизни по часам опоздание на полчаса случалось редко и лишь по достойному поводу. Впрочем, напомнил себе Митч, сейчас он работает на общественных началах и жертвует свое время на благое дело.
В девять пятьдесят в угол заглянул парень в джинсах и сказал:
– Мистер Макдир, прошу за мной.
– Спасибо.
Митч пошел следом, покинул выставочный зал и миновал прилавок, за которым раньше торговали запчастями, если верить выгоревшему на солнце знаку. Через широкие распашные двери они вышли в
