Аллегро. Загадка пропавшей партитуры - Ариэль Дорфман

Но ничего из этого – практически ничего – не было у меня в мыслях в тот день. Только то, что Иоганн Кристиан был достоин того, чтобы быть в центре внимания толпы, так же как я сам заслужил краткое одиночество, оставшись в углу, наслаждаясь первым в жизни вечером без чьего-то надзора.

Именно тогда ко мне подошел тот худой незнакомец, тогда он заговорил со мной о секретах и спасении и… наконец, именно тогда я попался: когда дважды ответил «да» на его просьбу, не задумавшись о том, на что соглашается девятилетний мальчик, – только тогда Джек Тейлор, эсквайр, лекарь, глазной хирург из Хаттон-гарден, представился, еще раз поклонившись, еще сильнее согнув спину.

На что я ответил, назвав свое имя.

– Джек Тейлор, – упрямо повторил он, – сын шевалье Тейлора и богобоязненной Энн Кинг.

Я кивнул.

– А я сын Леопольда Моцарта и Анны Марии Пертль, которые, как вы явно заметили, сегодня здесь не присутствуют. Иначе, не сомневаюсь, вы не стали бы меня подстерегать. Мой отец не одобрил бы.

– Я слышал о вашем отце, юный господин, как вы, конечно же, слышали о моем.

Я пробормотал извинения. Я понятия не имел, кто такой этот шевалье, и не понимал, почему это имеет какое-то значение для нашего разговора. Мы что, весь вечер будем болтать про нашу генеалогию?

– Шевалье Тейлор, – повторил он с нажимом. – Окулист нашего доброго короля Георга, оказывавший помощь королям Польши, Дании, Швеции и монаршему младенцу-герцогу Пармскому, курфюрстам Священной империи, принцам Саксен-Готы, Мекленбурга, Брауншвейга и даже вашего Зальцбурга, известный во всех монарших дворах, королевствах, государствах и хоть сколько-то значимых городах всей Европы без исключения.

Он повторял этот перечень много раз, еще ребенком, а потом – юношей и взрослым, и сейчас проделал это снова не для того, чтобы впечатлить меня своим происхождением, но по иной причине, пока не раскрытой. Парнишка рядом с ним повторял этот список молча, про себя, с поджатыми губами и трепещущим языком, а когда его отец замолчал, добавил по-английски, что я понял только потому, что Джек Тейлор, эсквайр, перевел мне тихо, на ухо:

– Шевалье Тейлор. Автор сорока пяти трудов на различных языках, ставших результатом тридцати лет величайшей практики лечения больных глаз, превосходящий всех ныне живущих.

И Джек Тейлор, вернувшись к своему корявому немецкому, уже громче:

– Шевалье владеет многими языками, словно родными: итальянским, шведским, русским и, естественно, французским. А его немецкий лучше моего.

Тут мальчишка рядом с Джеком Тейлором пробормотал еще что-то, где единственными словами, которые мне удалось разобрать, были «книги» и «три».

Я не стал дожидаться перевода.

Если я не прерву этот дуэт отца и сына, мы никогда не доберемся до момента, когда мне сообщат о секрете, который я должен хранить ото всех, кроме Лондонского Баха, или о миссии, которую надо будет выполнить. Я увидел шанс перевести разговор на самого мистера Тейлора, а не на его родителя, и вежливо пошел вперед:

– Вы замечательно владеете немецким, особенно для англичанина, мистер Тейлор. Как давно вы учите мой язык?

– Последние четыре года. С тех самых пор, как наш великодушный король Георг Третий женился на Шарлотте Мекленбург-Стрелицкой. Я брал частные уроки днем, старательно зубрил ночью в надежде, что когда-нибудь смогу разговаривать с ее величеством, используя слова ее юности.

Я не смог не поморщиться. Я почти ожидал, что в качестве причины своих усердных занятий моим родным языком он назовет меня, а не королеву – что он услышал о моих музыкальных подвигах и тут же начал свой путь к усвоению немецкого языка. Или хотя бы с того момента, когда раструбили новость о том, что семейство Моцартов покинуло Зальцбург в июне 1763 года, направляясь в Лондон. Видимо, Джек Тейлор подметил мою мимолетную досаду, потому что поспешил добавить:

– Конечно, когда вы и ваши близкие прибыли на наши берега прошлым апрелем и я узнал, что капельмейстер Бах играл для королевы, усадив вас себе на колени, и вы вдвоем сымпровизировали поразительные мелодии для их королевских величеств, как сообщалось в новостных листках… ну, должен признаться, что увеличил свои усилия – теперь уже ради перспективы поговорить с вами лицом к лицу: и Провидение сегодня вознаградило мой оптимизм. Потому что вы, и только вы, можете спасти честь моей семьи.

Он взмахнул руками, напомнив мне две жалкие ветки на ветру, и парнишка скопировал его движения. Я видел подобные экстравагантные приветствия во Франции, но не в Англии, где джентльмены были более сдержанными в выражении своих чувств.

Не желая ему уступить, я ответил сходной хвастливой демонстрацией, словно валторны и барабаны Люлли возвещали некое важное событие: ах, как же я развлекся!

– Если это не уронит моей чести, сударь, или чести моей семьи, я буду рад угодить вам в пределах, налагаемых моим невеликим возрастом. Но скажите же, мистер Тейлор, что именно, что именно, – повторил я эти слова, – вы просите меня сделать, сударь?

Он впервые выказал нервозность. Огляделся. Я проследил за его взглядом: он остановился на широкой, как у медведя, спине Иоганна Кристиана Баха, который продолжал принимать поклонение поразительного роя почитателей.

– Если бы мы могли отойти в соседнюю комнату, чтобы отведать предложенные закуски, мне было бы легче открыть вам мое предложение.

Я колебался. Признаюсь: я колебался. Как бы меня ни порадовало предложенное в эту мою первую ночь независимости предприятие, окутанное такой тайной, я сознавал, что реальная опасность заключается не в намерениях мистера Тейлора, а в том, как мой отец может отреагировать на проказы, на которые я наверняка пущусь, не говоря уже о том, что я подведу моего друга Кристеля, который так торжественно поклялся уберечь меня от всякого зла. Меня должно было бы встревожить уже то, что Джек Тейлор, который месяцами следовал за мной по пятам, так старается скрыть свои намерения от этих зорких глаз.

Мое любопытство оказалось сильнее.

Я вышел в соседнюю комнату следом за отцом и сыном, и там мы с Тейлором сели на кушетку, обтянутую синим с желтым атласом, а мальчик устроился у наших ног. Как будто я – взрослый, как Тейлор, а его сын – всего лишь ребенок. Мне это понравилось!

Джек Тейлор заметил мой взгляд, брошенный на его сына, и кивнул в его сторону.

– Мой сын Джон, – сказал он, – третий мужчина семейства Тейлор с этим именем.