Антология советского детектива-48. Компиляция. Книги 1-11 (СИ) - Леонов Николай Иванович

Через несколько секунд рядом оказался Крячко, бросил взгляд на тело, схватил Гурова за плечо, спросил:

— Ты в порядке?

— Как можно? — Гуров достал носовой платок, начал вытирать левую руку, плащ, брюки, проглотив подступившую рвоту, сказал: — Звони, пусть приезжают, фиксируют, фотографируют. Проклятая жизнь!

Крячко объяснялся по телефону. Гуров набросил на пистолет покойника носовой платок, придавил осколком кирпича.

Жизнь текла самая обыкновенная, на громыхнувшие в переулке выстрелы никто не обратил внимания. Кончился поток машин, через несколько секунд мигнул светофор, и новый поток заполнил улицу. На лежавшего у автомата человека никто не взглянул. А к стрельбе в Москве уже привыкли.

Гурова и Крячко привезли сразу в прокуратуру. Заместитель прокурора уже ждал, увидев доставленных, сухо поздоровался, Гурова оставил в своем кабинете, Крячко передал следователю, который вел дело по убийствам бухгалтера и юриста СП «Стоик».

Федул Иванович Драч легко выдернул из кресла худое, жилистое тело, подошел, оглядел Гурова, взял у сопровождающих оперативников папку с документами осмотра места происшествия и сказал:

— Я этого малого не боюсь. — Он покосился на Гурова, усмехнулся. — Езжайте в свою контору, поторопите экспертов, чтобы оба пистолета отстреляли, предварительное заключение сообщите по телефону, официальное заключение — завтра.

Оперативники помялись и ушли, Драч кивнул на кресло, сказал:

— Садись, сыщик, можешь курить. — Он опустился в свое кресло, бросил документы на стол. — Предупреждал, чтобы ты тут больше не появлялся. Рассказывай. — Заместитель прокурора сцепил сильные, узловатые пальцы.

— В меня стреляли, я стрелял, вызвали дежурного по МУРу, документы осмотра перед вами, Федул Иванович. — Гуров зевнул и отвернулся.

— Мандражишь? — Драч насупил кустистые седые брови, открыл папку. — Я погляжу, а ты думай, как оправдываться станешь.

Гуров, не торопясь, закурил, вновь упал за стоявший у тротуара «Москвич», услышал свист пуль, выстрелы, лежа за передним колесом машины, увидел высокую фигуру Жеволуба, которая висела на стволе «вальтера». Сыщик мог прострелить плечо, но повел стволом и выстрелил в грудь. Он умышленно убил человека, мог обесточить руку с пистолетом — с пяти шагов камнем не промахнешься. А он убил. И ни в каких протоколах это не записано, останется навсегда в его памяти и на его совести. Гурова знобило, одновременно клонило в сон. Озноб от страха, который сыщик зажал, стоя перед Жеволубом и гадая, патрон еще в обойме или уже в стволе? А сон нагонял инстинкт самосохранения, человек неосознанно пытался уйти от реальной жизни, спрятаться, передохнуть, чтобы не лопнула главная пружина и не отправила в сон вечный.

Дверь распахнулась, и вошел Орлов в золоте генеральских погон, даже при орденах. Пересек кабинет, быстро взглянул на Гурова, протянул руку хозяину.

— Привет, Федул, вот и свиделись.

— Здорово, Петр! — Драч привстал, пожал генералу руку, усмехнулся. — Чего это ты вырядился?

Гуров тоже встал, вяло произнес:

— Здравствуйте, Петр Николаевич.

— Сиди! — Орлов махнул рукой. — Господин заместитель прокурора, утра не могли дождаться?

— Присядь, генерал, — Драч вышел из-за стола, обнял Орлова за плечи, усадил на диван, пристроился рядом. — Конечно, можно обождать и утра, только ночевать парню пришлось бы в камере.

Гуров то ли дремал, то ли бодрствовал, понять не мог. Увидел Крячко, который вмешался в разговор старых друзей, начал размахивать руками, сыщик слышал слова: «Санаторий… Врачи… Идиоты…» Он заставил себя встать.

— Федул Иванович, давайте оформим протокол, — Гуров сделал несколько шагов, вернулся в кресло.

Драч писал протокол быстро, задавая вопросы, не очень вслушивался в ответы, продолжал писать.

Принесли кофе, не растворимый, настоящий. Гуров выпил две чашки, подмигнул Крячко, который грозил ему кулаком. Драч протянул протокол. Гуров расписался где положено.

— Ну, ладушки, покончили с бумагами. — Драч закрыл папку. — Поговорим по-людски. Вы объясните мне, старому, какого черта вы залезли в такие дела? Занимаетесь охраной спекулянтов и торгашей, не лезьте, куда не просят.

Гуров передохнул, выпил кофе, услышав последние слова прокурорского чиновника, разозлился и пришел в форму.

— По-людски, говорите? Я полагаю, человек в согласии с совестью должен жить. Я за здоровье немцев, других европейцев либо американцев не беспокоюсь, тем более под пулю не полезу. Я именно по-людски жить хочу. Они с нами на одном шарике обитают, соседи, можно сказать. Ни дружить с ними, ни тем более любить их я не собираюсь, но по-соседски относиться должен. Они нам хлебушек, колбаску поставляют, у нас денег нет, так мы бартер устроили, а шлем взамен преступников и наркотики.

— Господин полковник в отставке на пути встал и каюк! — Драч усмешливо взглянул на Орлова, который никак не реагировал, сидел на диване, закинув ногу на ногу. — Молодец, полковник, больше наркотик через Россию не пойдет! — Он рубанул рукой.

— Демагогия! Лилипуты как Гулливера связали? Ниточками! Если я одну ниточку разорвать могу, значит, обязан разорвать!

— Да рви хоть одну, хоть несколько, только не втихую, не в обход людей уполномоченных!

— А кто уполномоченный? — Голос у Гурова стал тихим, вкрадчивым. — Вы, заместитель прокурора? Генерал Орлов, начальник главка?

Драч опешил. Крячко втянул голову в плечи, зная, что вкрадчивость друга добром не кончается. Лишь Орлов ухмылялся, согласно кивал.

— Вы, уполномоченные, не втихую, громогласно на защиту закона встаете?

— Оберегись! — Драч шарахнул кулаком по столу. — Чуешь?

— Чую! Кто в этом кабинете со мной последний раз беседовал, знал, что разговор слушают, и молчал? — Гурова понесло. — Мой друг, заслуженный сыщик, генерал, мне из чиновничьего кабинета с высоким потолком звонил и терпел! Это вы, лучшие из лучших! Я вас не виню, сам и того хуже! Если мы на компромиссы, даже на убийства ради достижения цели идем, так и результат по заслугам получаем.

— Какие убийства? — Прокурорский насторожился. — У тебя самозащита — не подкопаешься.

— Я сам знаю, чего у меня. — Забывшись, Гуров поднялся, начал расхаживать по кабинету. — Петр Николаевич, полагаете, наблюдение на платформе по неумелости засветили? Сто против одного, что умышленно.

— Вы свои оперативные байки балакайте, я отлучусь на минуту, — Драч сгреб со стола бумаги и быстро вышел.

Запал у Гурова кончился, он взглянул на друзей, продолжал вяло:

— Пока мы работали по носильщику с вокзала, все было в норме, как вышли на Депутата, тут засбоило, информация утекла. Кто-то пронюхал, за своего коллегу разволновался, связи с мафией не имеет, решил передать опосредованно, засветить наблюдение.

— А может, просто лопухи? — с надеждой спросил Крячко. — Петр Николаевич, приличных оперативников определить не могли?

Орлов не отвечал, поглядывал на Гурова и думал, как другу сейчас плохо. Федул не знает Леву, считает, что он застрелил бандита в горячке внезапно вспыхнувшей схватки. Глупости, просто Лева ошалел от злости: сначала менты на платформе вытворяли, потом сыщик увидел Жеволуба, понял, что тот все просек и транспортировку наркотика провалит. От автоматчиков на машинах ушел, снайпера перетерпел и захватил, канал выявил, и все зря? Он спровоцировал стрельбу и убил. Решил: раз я себя подставил, меня Бог простит. Он, может, и простит, с собой как быть?

— Чего молчишь, генерал? — В отсутствие постороннего Гуров перешел на «ты». — Умышленно засветились парни или по неумелости?

— Откуда мне знать? — солгал Орлов, понял, что сработали предатели. — У меня других оперативников нет, — для наглядности показал пустые ладони. — Кто остался, с теми и работаем.

— Ты бочку не кати, на нас свет клином не сошелся.

— А коли на тебе не сошелся, так не лезь, про Гулливера и ниточки байки не рассказывай.

Вернулся Драч, положил на стол папку с уголовным делом, сказал: