Современный зарубежный детектив-7 - Ребекка Занетти

Незадолго до полудня я усаживаю Эйвери на стульчик для кормления. Она ест кусочки банана и йогурт, пиная ногами в носках по столу. В деревянном ящичке на столешнице лежит куча старых писем. Я стою рядом и опускаю кусок хлеба в тостер. Приходится иметь дело только с тем, что лежит на столешнице. Я не могу ничего передвинуть. Вижу похожее на спам предложение от автосалона. Лукас очень аккуратен, но имеет привычку всю неделю запихивать ненужные письма в этот ящик, а в выходные опустошать его. Сейчас это как нельзя кстати. Завариваю свежий чай и наливаю себе еще одну чашку. Затем достаю из шкафа тарелку. Ставлю ее поверх конверта из автосалона. Когда тосты готовы, я намазываю их маслом на тарелке, а затем поднимаю ее, подсунув конверт вниз.

– Сейчас вернусь, крошка, – говорю я и иду с тарелкой и кружкой на веранду.

Но на полпути вскрикиваю «Ой», как будто что-то забыла, и ставлю тарелку на стойку у входной двери, где лежит мое письмо. Возвращаюсь на кухню и беру ложку, затем поднимаю тарелку вместе с письмом из банка, лежащим под ней, и выношу все на улицу. Меня трясет. Колени, кажется, вот-вот подкосятся от напряжения, но я быстро захожу за Эйвери, кладу ее на одеяло, расстеленное на кушетке, и даю музыкальную книжку, чтобы она с ней поиграла, пока не устанет.

Жую тост и машу в ответ энергично машущей мне Коре. Я молю Бога, чтобы она не пришла. Мне нужно время. После того как Эйвери уснула, ложусь рядом с ней и просовываю руку под подушку, нащупывая маленький пульт, позволяющий замораживать изображение на камере. Я лишь надеюсь, что эта функция работает, потому что могу смотреть только в объектив камеры. До сих пор Лукас ни разу не догадался, а значит, все получается. Но каждый раз, когда я так рискую, у меня бешено колотится сердце.

Я стараюсь дышать глубоко и хоть на минуту успокоить нервы. Затем достаю письмо из кармана и вскрываю. Прижимая пальцы к губам, читаю его, а потом перечитываю еще раз. Боже! Я не могу… Боже мой! Там есть деньги. Это годовой отчет. В ушах стучит пульс. Я вспомнила, как отказалась получать ежемесячные выписки, чтобы зря не тратить бумагу. Если б я этого не сделала, он увидел бы их и на этом все закончилось. Боже мой! Боже мой! Лукас не узнал об этом счете. На нем тысяча двести долларов! Не паспорт и не билет на самолет, но все равно поможет. На этот раз я не буду терять время, составляя план и пытаясь достать паспорт, а просто поеду куда хватит денег. У меня текут слезы, я судорожно вытираю их с банковской выписки, складываю ее и запихиваю в лифчик.

Это просто чудо. Кто-то на небесах за мной приглядывает. Многие письма приходят напрямую, не на абонентский ящик, но Лукас всегда сам проверяет почтовый ящик и не разрешает к нему подходить. Это не просто удача, а спасение. Обхватив голову руками, я раскачиваюсь взад-вперед, разум мечется, составляя планы. Как добраться до города? Надо что-то придумать.

– Все в порядке, милая? – раздается голос, и я вскакиваю на ноги, хватаясь за сердце. – О господи, прости, – говорит Кора и кладет руку мне на плечо.

– Да, все хорошо. Просто… ты меня напугала, – отвечаю я, и она видит спящую Эйвери и прижимает палец к губам, показывая, что будет вести себя тихо.

Не спросив разрешения, она садится, и я тоже.

– В прошлом месяце мы ездили за игрушками, и я нашла в гараже забытую коробку с игрушками для малышей, вот и принесла это для Эйвери, – говорит Кора, вытаскивая из сумки плюшевого осьминога.

– Да? Это так мило. Спасибо. Ей понравится.

Довольная собой, Кора улыбается. Конечно, нормальный человек предложил бы чай, а, раз она явно не собирается уходить, я спрашиваю, не хотела бы она выпить чашечку.

– С удовольствием, спасибо! – улыбается она, и тут я вспоминаю, что изображение на камере заморожено, и если я войду внутрь, когда якобы сплю, то все пропало.

– Ой, прости. Я ведь только что использовала последний чайный пакетик, – вру я. – Как сегодня собиралась выбраться в город за покупками. – А что еще говорить? Вряд ли она мне верит.

– Ничего страшного. Я просто хотела сделать подарок Эйвери.

Следовало бы предложить ей еще что-нибудь, но я не могу, поэтому занимаю ее разговором, больше мне ничего не остается.

– Хорошая погода сегодня, – начинаю я.

Так и есть. Сегодня солнечно, под стать моему настроению впервые за много месяцев. Днем по-прежнему можно носить легкую кофту, а по ночам холодно, и я знаю, что близится зима, но грудь распирает от надежды на скорый побег.

Кора болтает о всякой всячине, о которой, увы, я не имею возможности беспокоиться: о системе контроля веса, о новом органическом кошачьем корме для местной уличной кошки по имени Люцерна. Эйвери начинает ворочаться. Кора взволнованно подносит пальцы к губам и улыбается так, словно никогда раньше не видела ребенка и испытает физическую боль, если не сможет к нему прикоснуться.

Дочь радостно просыпается, моргает, глядя на нас, и потягивает ножки. Кора смотрит на меня.

– Можешь дать ей игрушку, – говорю я, и Кора весело дергает плечами, берет плюшевого осьминога и садится рядом с Эйвери на кушетку.

– Привет, милашка, – воркочет она, а Эйвери гулит и протягивает ручки к мягкой игрушке.

– Это тебе. Как мы его назовем? – спрашивает Кора и щекочет ступню Эйвери.

Я вижу открытую сумку Коры рядом с опустевшим креслом. Мои щеки вспыхивают от стыда при одной мысли о краже у самой милой женщины на планете. Я обязательно все верну. Если б она знала, почему я так поступаю, то не стала бы меня винить, успокаиваю себя. Мне нужно всего десять долларов, чтобы добраться до города. Но как? Я же не могу попросить ее войти в дом, отнести Эйвери или еще что-нибудь. Тогда включатся внутренние камеры, они реагируют на движение. Так я все испорчу.

– Кажется, кому-то нужен свежий подгузник. Ты пописала? Точно, так и есть, – говорит она так, будто разговаривает со щенком, а не с ребенком, но Эйвери это нравится.

Кора даже не спрашивает меня, просто достает чистый подгузник из сумки с игрушками и детскими принадлежностями, которая стоит у входной двери, и берет все в свои руки.

Я делаю вид, что прибираюсь, хватаю бутылочку Эйвери и несколько игрушек, а потом сажусь в кресло Коры.

– Ты не должна этим заниматься, –