Современный зарубежный детектив-7 - Ребекка Занетти
Они сидят, переплетя голые ноги, а Пейдж прижимается к груди Гранта. Она знает, что не заслуживает его прощения и нежности, но так в них нуждается.
– Наверное, нам понадобится помощь по дому, – произносит она и, кажется, чувствует, как его сердце начинает биться быстрее, но Грант, по своему обыкновению, отвечает не сразу, в особенности когда речь идет о ней и ее непредсказуемых словах.
– С ребенком много возни, – замечает он спокойно, но его выдает учащенное сердцебиение.
– Хочешь помочь? Может, перевезешь вещи обратно?
Он не произносит ни слова, явно пытаясь сдержать эмоции. Просто несколько раз кивает, хотя Пейдж этого и не видит, но чувствует плечом.
– Хорошо, – произносит она, и они снова молча пьют.
34
Кора
Финна выпустили из тюрьмы, и, собираясь ехать за ним, я перебираю все способы, которыми могу его убить, поскольку теперь нет ни единого шанса, что какой-нибудь заключенный, неравнодушный к офисным работникам среднего возраста, зарежет его в тюрьме. Я могу отвезти его куда-нибудь в глушь, и с каждой милей он будет все больше паниковать, снова и снова задавать вопрос, куда я его везу, пока, наконец, не выпрыгнет из машины прямо на шоссе и не попадет под грузовик.
Мия прерывает мои фантазии:
– Мам!
– Что? Почему ты кричишь?
– Я тебя звала. Мама Энджи Хиллиард узнала от Бевви Нильсон, что папа в тюрьме. Какого черта? Он же в три часа должен отвезти меня на футбол, – возмущается она.
– Э-э-э… И отвезет. Я как раз собираюсь его забрать. И что за выражения? Веди себя прилично.
– Он что, напился?
– Что-что?
– Его арестовали, потому что он напился?
– Нет. Нет. Конечно, нет. С чего вдруг ты так решила?
– Он много пьет. Не знаю, а за что еще?
– Нет… Возникло недопонимание. Я позже объясню. Мне пора, но не волнуйся. Папа будет дома вовремя и отвезет тебя.
Когда я выхожу из дома и щелкаю брелоком, чтобы открыть багажник, то вижу на другой стороне улицы Гранта. Он вытаскивает с заднего сиденья чемодан на колесиках и захлопывает дверцу машины. Закидываю в машину вещи, прикрываю ладонью глаза от солнца и окликаю его.
– Доброе утро.
Он вздрагивает от неожиданности.
– Доброе утро, Кора, – здоровается Грант, подходя ко мне.
Пейдж собиралась в общих чертах рассказать ему, что случилось, и, видимо, он еще до сих пор потрясен. Не сказать, чтобы я сильно удивилась, увидев его, но, если честно, не ожидала увидеть с чемоданом. Хотя это совершенно не мое дело. Грант смотрит на дом Лукаса.
– Просто какое-то безумие. Пейдж рассказала, что ты спасла жизнь этой женщине.
Он кивает на тот дом, имея в виду Николу.
– Ничего об этом не знаю. Наверное… Даже представить не могу, как ты был потрясен, когда узнал про Эйвери и… Как ты?
Грант улыбается, и солнце отражается в его темных глазах, отчего они сверкают, впервые за целый год.
– Несмотря ни на что, я ужасно рад. Да.
– Хорошо, – говорю я, хотя и не уверена, что искренне.
Конечно, искренне, вот только, когда я смотрю на него не как на мужчину, которого целовала и с которым так сблизилась, с кем могла бы сбежать, если б все пошло по-другому, а как на соседа, мужа подруги, совершенно недоступного для меня, внутри что-то болит. Я как будто отрываю от себя кусочек. Вот это чувство и называется безнадежностью? Я указываю на его чемодан.
– Куда-то собираешься? – шучу я.
Грант переводит взгляд на свой дом, потом обратно на меня. В его глазах доброта, а не жалость. Возможно, к этому примешивается извинение за то, что было между нами. Я точно не знаю, зато знаю, что он скажет дальше.
– Нет, на этот раз я остаюсь. Въезжаю обратно, – говорит он, а я киваю и закрываю багажник.
Мне хочется хлопнуть им, но он закрывается автоматически с тихим щелчком. Какое разочарование.
– Отлично, – выдавливаю я. – Рада за тебя.
Мы взмахиваем руками в неуклюжем прощании. Грант идет в дом, а я сажусь в машину и еду забирать своего мужа, серийного изменника.
По дороге через город я жду, что меня охватит печаль из-за потери того, что никогда мне не принадлежало, и я почувствую сокрушительный удар, но почему-то этого не происходит. Проехав несколько миль, обнаруживаю, что настроение даже улучшилось. Я представляю, как захожу с битой в логово Финна, разбиваю его игровую приставку, восьмидесятидюймовый телевизор и золотые безделушки, и это не просто фантазия… Нет, не с битой. Я могу взять его клюшки для гольфа. Той, что поменьше, можно вдребезги разбить бутылку виски сорокалетней выдержки. А широкой раздербанить сукно на мерзком бильярдном столе. Ох, я чувствую, как…
Нет, это не поможет собраться. Наверное, хорошо, что у нас с Грантом ничего не было. Так мне гораздо приятнее узнать, что он возвращается к Пейдж. Не важно, через какой ад она заставила его пройти, он ждал. Он знал, что ею движет страшная боль, и продолжал любить. Это и есть настоящая любовь.
Это внушает мне надежду. Я с удовольствием представляю, как Финн на ходу выпрыгивает из машины, но держусь только благодаря упорству Гранта.
Когда я подъезжаю к тюрьме, мне все еще не верится, что это моя жизнь и я с каждым днем все больше привыкаю к этой невероятной ситуации. На прошлой неделе я проводила ярмарку поделок для девочек-скаутов, а теперь… Кто я? Совсем другой человек, вот кто.
Прежде чем Финна отпускают, приходится ждать и заполнять бумаги. Когда открывается дверь и выходит Финн, полицейские ведут себя так, словно делают мне одолжение, воссоединяя нас или что-то в этом роде. Мне хочется поднести ладони рупором ко рту и заорать: «Можете оставить его себе!» Я едва сдерживаю смех, до того это забавно. Может, потому что так внове. Отчаянная потребность цепляться за мужа не просто растворилась, а превратилась в нечто жесткое и горькое. Именно такой мне и следовало стать уже давно. И это так… бодрит.
Финн выглядит осунувшимся и исхудавшим. Взгляд остекленевший, подбородок за пару дней зарос щетиной. От него странно пахнет, но мне его не жаль. Финн
