Старая любовь - новые неприятности - Марина Серова

теперь я смогла несколько лучше разглядеть стоявшую на пороге высокую худощавую женщину. Дама без возраста — это довольно заезженное определение все же подходило к ней как нельзя лучше. Я начала беспокоиться, ведь согласно предоставленным Кирей сведениям Ольге Осокиной должно быть не более тридцати пяти лет, а эта недоброжелательная особа выглядела лет на десять старше. Точнее, с равной долей вероятности можно было дать как сорок пять, так и шестьдесят.

Решив отвечать на вопросы в порядке их поступления, я скороговоркой отчеканила, одновременно продемонстрировав свое удостоверение:

— Я частный детектив Иванова Татьяна Александровна.

Однако озвучить ответ на следующий в очередности вопрос мне не удалось, поскольку, едва взглянув на удостоверение, женщина гневно заявила:

— Да сколько же можно! Меня уже затаскали ваши сотрудники и домой два раза приходили! У человека горе, можно хоть это понять и отстать наконец с вашими допросами?

Я поняла, что на тот раз демонстрация удостоверения вызвала прямо противоположный эффект. И нужную дверь, в которую я рассчитывала беспрепятственно войти с его помощью, передо мной вот-вот захлопнут.

— Что вы, я не из полиции, — поспешила заверить я разъяренную собеседницу, всерьез опасаясь, что уеду несолоно хлебавши и второго шанса пообщаться с единственной родственницей Никиты у меня не будет. И, чтобы удержать внимание упомянутой особы, произнесла первое, что пришло в голову: — Я только хотела задать несколько вопросов о Виолетте Дорошевой. Она ведь недавно погибла, и, может быть, вы…

Мое объяснение, которое я даже не успела до конца сформулировать, произвело поистине ошеломляющее действие. Ольга Осокина — а то, что передо мной сейчас была именно она, после ее гневной отповеди уже не подлежало сомнению, — внезапно запрокинула голову и громко расхохоталась. И если несколько театральное выражение «страшный смех» имеет хоть какое-то отношение к реальной жизни, то сейчас я именно им и наслаждалась. Жилистая шея женщины судорожно ходила ходуном, так что я даже испугалась за ее состояние. Но тут смех, словно захлебнувшись с каким-то странным клекотом, внезапно оборвался.

— Погибла, — почти прошипела Осокина с почти диким торжеством и буквально впилась мне в лицо колючим злобным взглядом. — Не иначе, шею себе свернула на шикарном горнолыжном курорте.

Но тут, словно внезапно придя в себя, Ольга Осокина направила вполне осмысленный, чуть обеспокоенный взгляд на лестничную клетку за моей спиной, явно опасаясь нежелательных слушателей.

— Ладно, проходите, — произнесла она, отступив от двери и жестом приглашая меня в квартиру.

Едва я очутилась в небольшом коридоре, Осокина резко захлопнула дверь и одновременно щелкнула выключателем. В слабом свете пыльного светильника матового стекла я заметила две расположенные почти напротив друг друга двери. Ольга распахнула дверь направо и впустила меня в небольшую комнату, вероятно служившую гостиной.

— Чай будете? — спросила Осокина с усталым вздохом.

Я, несмотря на то что всем напиткам предпочитаю черный кофе, с энтузиазмом согласилась. Теперь Осокина казалась более миролюбивой, и я с интересом присматривалась к хозяйке квартиры. Сейчас в спокойном расслабленном состоянии Ольга выглядела гораздо моложе, чем мне представлялось вначале, несмотря на довольно явственные ниточки седины в стянутых на затылке узлом темных волосах.

Я с удивлением поняла, что Ольга Осокина довольно привлекательная женщина, пожалуй, ее можно было даже назвать красивой. И это несмотря на отсутствие косметики и глубокие тени под глазами. Ольга выглядела несколько изможденной, как человек, резко похудевший под влиянием стресса. Скорее всего, так оно и было. И еще я отметила ее явное сходство с братом, такие же правильные черты и красивые темные глаза. Но, в отличие от Никиты, у Ольги был довольно острый, слегка удлиненный подбородок с темной родинкой на левой стороне. Однако эта особенность совсем не портила внешность женщины, придавая даже некий своеобразный шарм.

Я заметила, что Осокина одета вовсе не по-домашнему. Жакет и брюки со стрелками, да еще босоножки на небольшом каблучке, не самая подходящая одежда для расслабленного отдыха на диване или хлопот по хозяйству. Видимо, Ольга обладала природной проницательностью, поскольку, перехватив мой взгляд, пояснила:

— Я ведь только что вернулась с работы, в квартиру вошла как раз перед вами. А тут вдруг звонок. Я думала, опять соседка снизу прибежала давление померить. Я ведь медсестра в поликлинике.

Произнося это, Ольга успела включить чайник на низкой тумбочке у стены и достать из серванта две чашки с блюдцами, сахарницу и вазочку с печеньем. Расставив все это на столике рядом с диваном, она жестом предложила мне присесть и устроилась рядом. Разливая по чашкам чай, Ольга бросила на меня виноватый взгляд.

— Извините меня за этот кошмарный цирк, который я устроила в коридоре, — смущенно сказала она. — Просто я настолько вымоталась за последнее время, и никакого просвета. Дело-то не движется… И на работе сегодня устала, весь день на ногах.

— Вы и по вызовам ходите? — спросила я, чтобы разговорить Ольгу, а заодно и удержать доброжелательный флер, который установился между нами после чуть было не разгоревшегося конфликта.

Осокина кивнула.

— Да, приходится. Я уже лет пятнадцать здесь работаю, в смысле, в местной поликлинике. После года в больнице перешла сюда. Из-за Никитки. Не могла оставаться на круглосуточные дежурства, а в стационаре без этого никак.

— Из-за Никиты? — переспросила я.

Ольга со вздохом кивнула.

— Я ведь собиралась сразу после училища поступать в медицинский, но вместо этого пришлось устроиться на работу. Мама внезапно умерла, Никита только в школу пошел. Пришлось мне его растить, но я не жалею.

Ольга немного помолчала, машинально размешивая чай.

— А отец? — осторожно спросила я. — Помогал чем-нибудь?

— Отец? — Ольга недобро усмехнулась, в уголках рта появились жесткие складки. — Вы же видите, как мы живем. Две комнаты одна меньше другой, распашонка так называемая. Да я и отца-то помню довольно смутно, а Никитка и вовсе его никогда не знал. Из всех воспоминаний только его крики, папаши то есть, как он устал от этой тесноты. Тесноты…

Ольга нахмурилась, прикусив нижнюю губу. Было видно, что вспоминать об этом женщине нелегко, и я ее не торопила.

— А потом он внезапно исчез, и стало не так тесно. — Женщина усмехнулась, но смех вышел невеселый. — Так мы и жили втроем, вот только мама начала потихоньку угасать. Словно ее хватило лишь на то, чтобы я подросла и смогла заботиться о Никитке. Мне хотя бы удалось оформить опекунство — есть жилье и постоянная работа. Отец к тому времени числился пропавшим без вести — много лет о нем ни слуху ни духу. А теперь вот ни мамы, ни брата у меня нет. Совсем стало свободно…

Ольга говорила медленно, монотонно,