Зеркало Архимеда - Наталья Николаевна Александрова
— Так что это дело пока оставим, — продолжал шеф, — мне нужно в первую очередь до Вассы добраться, вот кто мне все портит. Заказы перехватывает, воду мутит, клиентов переманивает. Один так и сказал: ты, говорит, действуешь по старинке, после тебя, говорит, грязи много остается и следов, так что менты копать начинают. А эта Васса так действует, что ничего после ее работы не остается. Был человек — и нету, ни тела, ни крови, вообще никаких следов. Мистика какая-то, колдовство! Вот как она это делает?
Толстый молчал, да никто и не ждал от него ответа.
— Вот слушай и запоминай, — шеф наклонился к толстому. — Два раза повторять не буду. Значит, есть у меня достоверные сведения, что Васса эта получит вскоре новый заказ. Общаются они с координатором через один антикварный магазин…
— Чего? — Толстый открыл глаза. — Какой магазин? Автозапчастей, что ли?
— Антикварный, дубина! Старьем разным торгуют! Значит, пойдешь туда, внутрь только не суйся, а то тебя сразу рассекретят. Что хочешь делай — машину чини, улицу подметай, но семнадцатого числа в районе четырех часов дня там ошивайся. Она, Васса, придет, чтобы узнать все подробности про заказ.
— Это точно?
— Точно, точно. А ты, значит, жди, потому что как только она выйдет, в витрине граммофон заведут.
— Какой граммофон?
— Такая штука с трубой, старинный граммофон, розами расписанный, да он там в витрине один, не ошибешься. Значит, бабу эту ты запомнишь, посмотришь, в какую машину она села, проследишь за ней, в общем. Все понял?
— Понял, а потом что?
— Потом мне звони, я сам с ними разберусь! И помни… — Барсук попытался схватить толстого за ворот, чтобы встряхнуть, но такое удавалось только лет десять назад, когда толстый не был еще таким толстым. А сейчас шефу просто не за что было ухватиться, до того туго куртка была натянута на груди, он едва палец не сломал, отчего еще больше разозлился.
— И помни… — прошипел он, — последний шанс тебе даю. Самый последний. Если и в этот раз дело провалишь — сам лично тебя пристрелю. И чистильщикам заплачу, чтобы тебя в тот же овраг скинули, где Серый лежит.
И ушел, а его подчиненный с трудом выбрался из кресла и поехал в кафе на ближайшей заправке. От пережитого стресса ему ужасно хотелось есть.
Две женщины — молодая и, скажем так, средних лет — медленно, неторопливо шли по Большому проспекту Васильевского острова. Молодая была высокая, довольно полная, с крупными, немного размытыми чертами лица.
— Ну вот, Геннадий сказал, что это примерно здесь, — проговорила старшая из женщин, оглядываясь по сторонам. — Точнее он, к сожалению, не смог…
Слева от них возвышался краснокирпичный корпус какого-то завода, справа, перед зданием старой пожарной части, красовалась непонятно что символизирующая скульптура.
— Это где-то здесь, — повторила женщина неуверенно. — Но где конкретно…
— А что, точнее он не мог сказать?
— Ты же его знаешь, своего папочку. Наговорит непонятных слов, а проку от них никакого…
Мать сдержала готовые сорваться с губ слова, что дочь могла бы сама слушать отца вместо того, чтобы сидеть в углу и лопать конфеты. Она знала, что эти слова ничего не дают, как знала и то, что дочка ее, мягко говоря, умом не вышла. Это если прилично выразиться, а если по-простому, то таких полудурками раньше называли.
Когда родилась такая, ей, матери, понадобилось время, чтобы это понять. Потом — чтобы принять и смириться. Дочка росла, и мать стала задумываться о будущем. Конкретно: на что они будут жить? На грошовую пенсию? На небольшую зарплату, потому что она, мать, не может дочку надолго оставить, так что работа для нее есть только самая неквалифицированная?
Это не вариант, сказала она себе, потому что муж к тому времени подолгу отдыхал в психбольнице, так что ясно было, в кого дочка уродилась.
Но, как известно, где-то судьба отнимает, а где-то дает. Так, муж по отзывам был гений. Другое дело, что ей с его гениальности не было никакого прока.
Но кое-что из его качеств передалось дочери. Так, только она умела обращаться с зеркалом, которое сделал муж, и она, мать, не задавалась вопросом, как у него это получилось. Зачем загружать голову непонятными идеями?
Но зеркало работало, и она нашла заказчиков, которым нужно было устранить кое-кого так, чтобы не оставалось никаких следов.
Это была очень хорошая работа, за которую платили очень хорошие деньги. Теперь они с дочкой могли многое себе позволить, и она, мать, смотрела в будущее без привычной тревоги.
И все шло хорошо, если бы… если бы эта дура не потеряла зеркало. Вечно разбрасывает вещи где попало.
Мать сжала зубы, чтобы удержать гневную тираду. Все равно это ничего не даст, они только разругаются посреди улицы, а вот уж такое ни к чему совсем…
— Постой! — Молодая женщина завертела головой и повела носом, к чему-то принюхиваясь. — Кажется, я что-то почувствовала… да, кажется, это оно…
— Ну, Васенька, давай… постарайся… — Мать молитвенным жестом сложила руки. — Ты же знаешь, как это для нас важно… у нас уже заказ есть…
— Ты бы лучше помолчала, — огрызнулась дочь. — Только мешаешь… не даешь мне сосредоточиться…
— Молчу-молчу! — Мать округлила глаза и демонстративно зажала рот ладонью.
Дочь прошла немного вперед и свернула на улицу, отходившую под острым углом от Большого проспекта. На угловом доме висела табличка с названием — «Косая линия».
Дочь мельком взглянула на эту табличку и опустила голову, как собака, берущая след.
— Чувствую, это здесь было… совсем недавно…
Ловя носом воздух, она прошла половину квартала и свернула в темную дворовую арку.
Мать следовала за ней, стараясь не мешать.
Они оказались в мрачном дворе, со всех сторон окруженном темными кирпичными зданиями.
Прямо напротив арки на глухой кирпичной стене была выложена мозаичная картина — рыцарь в сверкающих серебристых доспехах собирался пронзить копьем очень красивого дракона с яркими перепончатыми крыльями.
Молодая женщина скользнула по этой картине взглядом и снова принюхалась.
На ее лице отразилось отвращение и испуг.
— Что такое? — забеспокоилась мать. — Что случилось? Что-то не так? Ты потеряла след?
— Ничего я не потеряла! — огрызнулась дочь. — Просто здесь крысами пахнет, а ты ведь знаешь, как я отношусь к крысам! Я их не переношу! Я их боюсь!
Мать тоже терпеть не могла крыс, как всякая женщина, но говорить об этом не могла себе позволить.
— Ну, Васенька, ничего… я не вижу никаких крыс… сосредоточься… ты же знаешь, как это важно…
— Опять ты за свое? — шикнула на нее дочь. — Я
