Иоанна Хмелевская (Избранное) - Хмелевская Иоанна

— И чтоб крутила? — обрадовалась Майка. — Слушай, а это идея! Движущаяся экспозиция, мелькала у меня такая мысль, а ты мне помогла, теперь знаю, как сделать! Гениально! Слушай, так и будет! Мне понадобятся съёмки не с абы какого мобильника, а профессиональные!

Потрясённая Боженка вдруг увидела, как Майка просияла. Всего на мгновенье, но совершенно определённо. Вдохновение. Вот как оно выглядит!

— Что-то придумала?

— Придумала. Ты сама мне подсказала. Сейчас говорить не буду, чтоб не сглазить. Посмотрим, что получится.

Боженка уселась поудобнее, заглянула в опустевшую ёмкость и вылила себе остатки из термоса.

— Опять я не договорила. А хотела спросить, хоть и знаю, что неудобно, но мне уже всё равно… Что там с твоим разводом? Только ты не обижайся!

Майкино сияние если и уменьшилось, то незначительно. Она поморщилась, пожала плечами и фыркнула, с одной стороны, презрительно, а с другой — удовлетворённо.

— Такой идиотской бумаги, как иск против меня, я в жизни не читала. Доминик, по-моему, был того же мнения, но не мог шедевра исправить, поскольку оказалось, что у меня нет недостатков. Совсем никаких. Не знаю, что он будет делать. В одном можешь быть уверена, я ему в этом творчестве помогать не стану. А посему, что дальше — не известно. Как ты понимаешь, мне это не надо.

— А кто его писал? Иск в смысле.

— Понятия не имею. Догадываюсь, что какой-то адвокат. По-моему, без извилин.

— Ну тогда я спокойна, — вздохнула Боженка. — А то уже опасалась… Ну, ладно, ладно, зря опасалась, но я же тебя знаю… С твоим добрым сердцем..

— Где доброе сердце, а где Вертижопка…

В Майкином голосе послышалось нечто такое, что окончательно успокоило Боженку. Нет, в этом случае Доминик мог не рассчитывать на помощь жены. Наконец-то во всей этой бредовой ситуации появился хоть малюсенький проблеск здравого смысла!

Принцесса Данута Мартенсон во всех смыслах оказалась сокровищем.

— Это будет дорого, — предупредила Майка, присаживаясь в её стокгольмском салоне в безумно удобное кресло у камина. — Но, головой ручаюсь, сработает.

Данута гораздо медленнее и осторожнее разместилась на мягких подушках.

— И пусть будет. — Ответ прозвучал непримиримо. — После того, что я пережила и до сих пор терплю, Бергсон пойдёт на всё, ведь дело-то я сделала. А тебе я верю. Эта твоя мазь, честно говоря, просто чудо, кожа заживает и мясо под ней тоже, через две недели танцевать буду… ну ладно, ходить нормально. Налей себе сама, я пока… извини…

— Да ну тебя… Мазь вовсе не моя, а Беаты, она лекарство передала.

— Я её обожаю.

— Я тоже.

— А меня Бергсон обожает, потому как вот уже, чтобы не соврать и правду не сказать, лет эдак пять мне везёт. Он сейчас на подъёме и раскошелится, я уверена. Подробности идеи не расскажешь?

Майка взяла себе виски с тонной льда и отрицательно помотала головой. Она так сияла, что Данута забыла о своём многострадальном седалище и жутко заинтересовалась. Вообще-то экспозиция и не могла быть дешёвой, но в исполнении Майки, на которой в определённой степени отразилось многолетнее обнищание родной страны, уж никак затратами не поражала. Чуть дороже, ничего страшного, но вот что она придумала? Данута смотрела на Майку умоляющими глазами, и у той, как обычно, дало себя знать доброе сердце.

— Только чтоб никому! Обещаешь?

— Задницей своей клянусь! Чтоб мне её снова ободрали!

После столь страшной клятвы Майка сдалась и чуть-чуть приоткрыла тайну. Данута была как-никак специалистом и восторга не скрывала.

— Оператор у тебя есть? Опытный? Чтоб в голографии понимал?

— Поищу…

— У меня есть! Есть! Экстра-класса! Талант! И в этом тоже разбирается! Я тебе его пришлю! Когда надо? Пусть там даже посидит, в Польше уже бывал, любит бигус и рубцы, и чтоб пол-литра, только по-польски не говорит…

— Не страшно. С бигусом заводиться не буду, а рубец могу лично сделать. Качество гарантирую.

— Тогда он для тебя в лепёшку расшибётся. Погоди, давай договоримся…

— Дануся, ты — настоящий брильянт!

— Обе мы брильянты. Когда?

— Откуда мне знать? Всё от погоды зависит, может в любую минуту…

— Харальд будет в боевой готовности!

— Синезубый? — не удержалась Майка.

Данута на своих подушках остолбенела:

— Как? Почему… синезубый?

Майка даже не пыталась скрыть смущение:

— Ой, ты прости, пожалуйста, это у меня такие исторические ассоциации. Встрял такой между тремя поклонниками и, так сказать, мужьями Свентославы — дочери Мешко Польского и сестры Болеслава Храброго. Её называли королевой Трёх Корон. По очереди подцепляли её энергичные правители, викинги как-никак, опять же не слишком щепетильные: Эрик Победоносный, Олаф Трюггвасон и Свен Вилобородый. И Харальд Синезубый там тоже воду мутил. Похоже, в Олафа она была смертельно влюблена, да и против Свена ничего не имела, а вот Харальд, насколько я помню, ей не глянулся. Впрочем, в королевских семьях по сердцу не выбирают, а у меня в памяти засели прозвища, раз Харальд — значит, Синезубый, но обещаю сдерживаться.

Данута пришла в себя:

— Без надобности. Он по-польски не понимает, а на зубы не жалуется. Да ведь ты его знаешь, это он тебе снимки делал для этой работы, можешь на него рассчитывать. Кстати, фамилия у него самая обычная, Нордин. Без всяких зубов.

— Ты, правда, за всем проследишь? Мне не надо Бергсона напрягать? Я уже с ним говорила, и он особо не сопротивлялся, но малость сомневался.

— Уверяю, сегодня же сомневаться перестанет. Я его дожму, — категорически заверила Данута, и Майка успокоилась. Ну, она им всем покажет…

Погода раскапризничалась. К Майке проявила благосклонность, а Казика с Мундей добила окончательно.

Зима охотно отступала, напоминая о своём присутствии главным образом по ночам, из-за чего земля ещё не утратила мёрзлой твёрдости, но в любой момент могла и утратить, что доводило приятелей-кладовладельцев до отчаяния. При этом Казик проявлял трудовой энтузиазм, редко встречаемый у молодых людей его покроя, тогда как Мундя, устав валяться, сполз с одра болезни и занял позицию ленивого надсмотрщика, неотрывно следя за дружком и фундаментом теплицы.

Майке солнышко светило, как по заказу. Ещё совсем чуть-чуть, ей требовалось побольше тепла и земляных работ. Осуществить задуманное было нелегко.

Шведская принцесса Данута сдержала слово. Харальд Нордин, обладатель великолепных зубов, появился через несколько часов после первого звонка. Как человек цивилизованный, ещё в аэропорту взял напрокат машину, как оптимист по натуре, позвонил из гостиницы Майке, что прибыл, а Майка, как женщина, рубец имела в состоянии полной готовности, офигительно приправленный. Холодильник был полон крепких бесцветных напитков, доступных в Польше на каждом углу. Как человек предусмотрительный, она категорически велела гостю приехать немедленно и на такси.

Обоим нужно было не иметь сердца и, наоборот, иметь нервы из пуленепробиваемой стали, чтобы сразу браться за работу, тем более что Харальд уже с порога принялся подчёркнуто громко критиковать паршивую самолётную еду, жуткую спешку и отвратительный характер этой волчицы Дануты, что всё, вместе взятое, не позволило ему съесть фрокост. Бедный парень оказался лишён этого священного для скандинавов полуденного приёма пищи!

Ну как такого не пожалеть. Он же, должно быть, страшно голоден! Разумеется, начнём с подкрепления сил!

Харальд мгновенно просиял, уселся за стол, и аккурат на этот момент угодила Новакова, чей муж опять совершил неожиданную покупку.

— Представляете, что этот придурок теперь учудил… — в раздражении начала она, появляясь в дверях, и осеклась.

За Майкиным столом сидел парень, как картинка, мастью даже немного схожий с Домиником, но посветлее. Тот вежливо вскочил при виде женщины, демонстрируя идеальную фигуру, в плечах широкий, в бёдрах узкий, и при этом в нём было нечто хищное, будто пират какой… Сердце у Новаковой затрепетало, а сама она застыла как вкопанная.