Рождество в Российской империи - Тимур Евгеньевич Суворкин
– Да, пускай едет, если вам так нужно.
В ее голосе не было ни понимания, ни осуждения – лишь равнодушие хозяина, позволяющего знакомому забрать на время ненужную пока что вещь.
Час спустя Гестия ждала меня у черного хода, одетая в простое темное платье – вероятно, единственное, что ей выдали для выхода в свет. Ее движения были четкими, но в них чувствовалась какая-то новая легкость, почти оживление.
В театре я взял ложу подальше от посторонних глаз.
Я не знал, способны ли машины испытывать счастье. Но когда зажглись огни рампы и зазвучали первые такты увертюры, ее почти неподвижное лицо вдруг преобразилось. Глаза, обычно тусклые, вдруг наполнились ярким светом.
– Вы видите? – вдруг спросила она шепотом, не отрывая взгляда от сцены. – Как же это механично, и как же это прекрасно.
Я не ответил. Просто смотрел, как отблески сценических огней играют на фарфоре ее лица, и думал о том, что в этот момент она, возможно, более живая, чем половина зрителей в этом зале.
Служба редко позволяла мне навещать Асетровских. Я был там всего три или четыре раза, а по осени усадьба встретила меня заколоченными ставнями и мертвой тишиной. Работающий неподалеку землемер сообщил, что Асетровские перебрались в Таврию.
О Гестии я больше ничего не слышал. Но иногда, в редкие бессонные ночи, я ловил себя на мысли, что надеюсь: где-то там, под жарким таврийским солнцем, она хотя бы изредка видит что-то прекрасное. Что ее «жизнь» – или то, ее подобие, что было у разумной машины, – без Асетровского стала хоть немного свободнее.
Она приходила ко мне во сне.
Сначала часто – я видел ее у театральных подъездов, в пустых залах, среди разбросанных театральных афиш. Потом реже.
А лет через пять она и вовсе перестала мне являться. Но до сих пор, проходя мимо Елизаветинского театра, я иногда задерживаю взгляд на его освещенных окнах.
Лев Брусилов
Тайна золотой клетки
1
Начальник губернской сыскной полиции барон фон Шпинне очень любил зиму. Настоящую, русскую, с трескучими морозами, с сугробами по пояс, с белыми, уходящими за окоём заснеженными полями. Ну и, конечно же, с санями, тройками, с озорными зимними забавами. Все это было ему по душе, добавляло радости, наполняло силой, какую нельзя было ощутить в знойный летний день. У него на этот счет даже была одна шуточная теория, которую он придумал, путешествуя однажды по Европе. В Швейцарии в поезде его соседом по купе оказался любопытный итальянец, непоседливый, постоянно жестикулирующий и очень, очень словоохотливый. Слова вылетали из него с такой скоростью, которой позавидовал бы и пулемет Пакла. Когда итальянец узнал, что его сосед из России, вначале удивился тому, как вообще можно жить в этой стране. «Ведь там ничего нет», – выкрикивал он, тараща темные, как чернослив, глаза на фон Шпинне. После этого долго перечислял, чего именно нет в России. И этого, и вот этого, и даже этого, ну как, как можно обойтись без таких необходимых вещей? Фома Фомич не возражал, только время от времени кивал, тем самым подзадоривая своего соседа, который перебрался на диван фон Шпинне, сел рядом и сказал:
– И вот несмотря на эти скотские условия жизни, они всегда всех побеждают! Почему? И можно ли их вообще победить? Вы наверняка это знаете.
Фон Шпинне вначале хотел сказать, вернее, даже не сказать, а просто пожать плечами и отрицательно замотать головой, но потом решил разыграть итальянца, ответил утвердительно.
– Да, знаю и скажу вам честно: победить русских можно, – кивнул он, – и это, поверьте мне, не так сложно, как вам кажется…
– Вот как? – сосед заерзал на шелковом диване первого класса. – И вы мне это расскажете? – спросил тихо, доверительно.
– Ну это, конечно же, тайна, однако я вижу, что человек вы достойный, и кому же еще это рассказать, как не вам. Потому слушайте…
– Я весь внимание! – жарко проговорил итальянец и впился в лицо фон Шпинне своими черными как угли глазами.
Поезд после подъема набирал скорость, вагоны раскачивались в такт стуку колес, за окнами проплывали похожие на литографические картинки швейцарские виды.
– По сути, кто такие русские? – спросил Фома Фомич и, не дожидаясь ответа соседа, продолжил: – По сути, это люди холода. Они живут в холоде и питаются холодом, но все время мечтают о тепле. Однако мечтания их тщетны, потому что в тепле они портятся, приходят в негодность, прокисают, если хотите… Тепло для них, как сказал бы один мой знакомый доктор, категорически противопоказано. Оно для них смертельно…
– Тепло смертельно? – у итальянца вытянулось лицо и искривились губы.
– Да, тепло смертельно, им нужен холод и только холод. И вот для того, чтобы победить русских, у них нужно отобрать зиму, – Фома Фомич сделал хватательное движение рукой, – которая, открою вам секрет, и является источником их силы и непобедимости.
– Это интересно, это очень интересно, – закидывая ногу на ногу, воскликнул итальянец, – но как это осуществить?
– Что вы имеете в виду? – Фома Фомич сделал вид, что не понял соседа.
– Как у них отобрать зиму? Силой?
– Нет, – мотнул головой фон Шпинне, – силой не получится. Зиму нужно отобрать хитростью…
– Хитростью? – итальянец вращал черными глазами, пытаясь понять в чем должна состоять эта хитрость, но на ум ему ничего не приходило. Помог добрый Фома Фомич:
– Нужно предложить русским, мы же помним, они мечтают о тепле, перебраться в Италию, а итальянцы переедут в Россию, в Вологодскую губернию…
– И что это даст?
– Ну как же! За несколько десятилетий жизни в ваших удивительных условиях, в мягком климате, в изобилии фруктов и прочего русские расслабятся, лишатся силы, ведь силой их снабжала зима, морозы, снега… Так вот, лишатся силы, размякнут, начнут сибаритствовать, вы же, в противоположность этому, за время жизни в суровых условиях закалитесь, огрубеете, у вас нарастет вторая, дубовая кожа, и вам только и останется прийти и взять русских, что называется, тепленькими. И у вас получится двойная выгода – вы вернете себе Италию и оставите за собой Россию.
– А куда девать русских? – спросил озадаченный, точно смотрел в сборник математических головоломок, итальянец.
– Часть вы истребите, а часть сделаете своими рабами…
Сосед по купе замолчал.
