Всегда подавать холодным - Макс Александрович Гаврилов

Подполковник медленно перевел взгляд на протянутую руку, затем посмотрел в серые как сталь глаза графа. Наконец крепко ее пожал.

– Еще раз прошу меня простить, граф. То, что наш флот делает в море, нам на полях сражений и не снилось! – В его голосе прозвучало уважение. – Я постараюсь вам помочь чем смогу.

– Ну вот и отлично! Мне важно знать любые мелочи. С кем был дружен Валевич, кого посещал, чем интересовался. Но для начала я хотел бы вас попросить рассказать о нем.

Бальмен задумался.

– Да не знаю, с чего и начать, граф… Я служу в полку с девяносто шестого, начал еще при покойном императоре. Михаил, тогда еще поручик, появился у нас перед Аустерлицем. Была у него какая-то темная история, даже в крепости посидел… Не то дуэль, не то адюльтер какой-то… Но началась война, и вернули его в действующую армию. Впрочем, – Бальмен пожал плечами и усмехнулся, – я нисколько этому не удивлен: Валевич был смел как дьявол и у дам пользовался успехом. Воевал геройски. Под Аустерлицем во время атаки под ним убили лошадь, так ротмистр пешим вступил в бой с французскими егерями! Бился в одиночку, дважды был легко ранен, выручили семеновцы, поднялись в атаку и спасли его! Отчаянный был! И великий князь Константин Павлович его жаловал. Когда в полк к нам приезжал, всегда к себе Валевича требовал, они давние знакомцы.

– А еще с кем в полку ротмистр был накоротке?

– Ну, знаете, граф, Михаил со всеми офицерами был дружен. У нас ведь так заведено, полк – это семья. Время теперь тревожное, гусары – легкая кавалерия, всегда под огнем, всегда на острие атак, так что любой день на войне может стать последним. Оттого и забавы соответствующие, и офицерство не только боями да походами славится.

Извольский усмехнулся. Легенды о гусарских попойках и вакханалиях бежали далеко впереди полковых знаменосцев и трубачей. Еще в бытность своей службы на флоте он, к примеру, слышал о традиции употребления напитка, именуемого жженка. В комнату вносили огромный жбан с вином, сверху на него укладывались крест-накрест сабли и водружалась сахарная голова, пропитанная ромом. Голова поджигалась, а свечи, освещавшие комнату, гасились. Зловещий свет от сахарной головы плясал вокруг, освещая лица и мундиры, расплавленный сахар стекал в вино, которое черпали ковшом и разливали по бокалам. Обжигающе пьяное зелье пили тут же, сидя вокруг жбана на коврах. Допивались до полусмерти. Утром опохмелялись шампанским либо мадерой.

– Хотя… – протянул Бальмен, очевидно что-то вспомнив. – Особенно близок Михаил был с майором Левиным. Интересный был человек. Вот он, наверное, вам больше бы о ротмистре рассказал.

– Почему «был»? – спросил Извольский. – Погиб?

– По весне утонул в своем имении. Глупая смерть. С восемьсот пятого на войне, ни царапины, а тут… Рыбу удить пошел на реку, через два дня тело в соседней деревне дворовые выловили. Судьба!

– Вы упомянули, что интересный был человек. Что же в нем интересного?

– Не как все. Вина не пил, деньгами не швырялся, хотя мог себе позволить, имение у него большое, четыре сотни душ. И интересовался войной обстоятельно. Тактику французов изучал, вооружением их очень интересовался, знал, к примеру, какие пушки в каких частях используются, где отливают, каков калибр их ядер. Как-то пару лет назад даже спор у нас за картами вышел. Левин утверждал, что иметь в войсках разные калибры в разных частях – это затея дурная. Представьте, он подсчитал, оказалось, в нашей армии используются ружья двадцати восьми калибров! Он даже рапорт подал на высочайшее имя! Описал все проблемы интендантских служб из-за поставок разных пуль на такое количество стволов, и, представьте, с весны сего года в полки стали поставлять пулелейки! Каково? Теперь солдаты сами себе отливают пули, интендантская служба поставляет лишь свинец и порох!

«Вот и ружья, – подумал Извольский. – Занятный майор, жаль, что с ним теперь уже не поговорить».

– А с теми господами, что были у вас прошлым вечером, Валевич не конфликтовал?

– Да боже упаси, граф. Были все свои, боевые товарищи и старые друзья. Играли в штосс[1], ну-у-у, немного выпили, как водится… Словом, ничего необычного… Уже утром, как рассвело, Михаил удалился к себе, был весел и… немного пьян, конечно. – Подполковник грустно улыбнулся.

– Он не говорил, куда собирается утром?

– Да в том-то и дело, что никуда не собирался! Я был уверен, что ротмистр удалился к себе, он желал выспаться, потому как вечером был приглашен к Белецким в Гатчину.

Карета остановилась. Извольский выглянул в окно.

– Мы приехали, граф. – Бальмен кивнул, указывая на бледно-желтый четырехэтажный особняк, спрятавшийся в тени огромных лип. Комнаты Валевича располагались на втором этаже, прямо под комнатами, которые занимал подполковник. В дверях их встретил денщик Валевича, он принял кивер и ташку Бальмена, Извольский заметил, что руки старого солдата трясутся.

– Крепись, братец, – подполковник похлопал его по плечу, – мы с Андреем Васильевичем осмотрим квартиру, ты не беспокойся.

– Слушаюсь, ваше благородие, – пробормотал денщик.

Глава 3

Венценосные братья

Миновал полдень, когда карета великого князя Константина Павловича, запряженная четверкой белоснежных роскошных лошадей, остановилась у парадного подъезда Каменноостровского дворца. Слуга, одетый в императорскую ливрею, с поклоном отворил дверцу. Через мгновение на серую брусчатку опустилась пара вычищенных до блеска ботфортов и показалась фигура их хозяина в генеральском кавалерийском мундире.

– Государь у себя ли, любезный?

– Точно так-с, ваше императорское высочество, – не поднимая головы, ответил лакей, – ожидают вас в парке.

– Прекрасно. Подай-ка шляпу, там, в карете.

Генерал поднял глаза на фасад двухэтажного дворца, и его взгляд заскользил по знакомым очертаниям. Светло-желтый, охристый цвет стен, белоснежные античные колонны и треугольный антаблемент[2] над мраморной лестницей, чуть вдавленная передняя часть и выступающие боковые. Пилястры в боковых частях здания подчеркивали строгость форм и придавали торжественности.

Его бабка, императрица Екатерина Великая, подарила этот дворец отцу, Павлу. Бог знает почему, но этот летний дворец император невзлюбил и почти здесь не жил. Отцу больше по душе пришлась Гатчина. До самой смерти Екатерины он прожил там, а уже когда сам стал императором, заложил Михайловский замок. Константин помнил, как они с братом боялись венценосного отца. Всегда вспыльчивый и требовательный, подозрительный и жесткий, Павел правил империей как гвардейским полком. Окриками и палкой. Михайловский замок, больше похожий на крепость, чем на дворец императора в собственной столице, был построен всего за четыре