Рождество в Российской империи - Тимур Евгеньевич Суворкин
Дудин ошалело смотрел то на Фому Фомича, то на клетку, в которой уже начинал резвиться соловей, перепархивая с жердочки на жердочку. Потом резко метнулся к шеренге работников. Подбежал к управляющему – Федор Шубников, долговязый, на пороге своего тридцатилетия выглядел точно юноша-переросток – и с размаху ударил его в узкую, впалую и совсем не предназначенную для ударов грудь. Если бы не стена, то Шубников упал бы. А так всего лишь пошатнулся, ткнувшись спиной в опору. Застонал громко, надрывно, приложив руки почему-то к животу. Глядел затравленно. Прочие работники шарахнулись от него в стороны, как от чумного.
– Ты что же это, мошенник, ты что же это… обманывать меня? – Дудин снова занес кулак для удара, но начальник сыскной сделать ему это не позволил, перехватил руку у локтя. Трактирщик попытался ее освободить, но у него ничего не получилось, хватка у Фомы Фомича была, как у слесарных тисков, – железная.
– Вы, Иван Евграфович, не торопитесь с наказанием, это завсегда успеется. Давайте вначале его спросим…
– Давайте спросим, – согласился, дико вращая глазами, Дудин.
Начальник сыскной отпустил руку трактирщика и подступил к управляющему:
– Ты покупал клетку? – Фома Фомич знал ответ, но хотел, чтобы его услышал сам хозяин трактира. Шубников, не отнимая рук от живота, выпрямился, смотрел плаксиво, но молчал. – Ты покупал клетку? – повторил вопрос начальник сыскной.
– Фома Фомич, – взмолился Дудин, – дайте я ему врежу, сразу язык развяжется…
– Нет, не я… – опасаясь, что его снова ударят, проговорил управляющий, голос у него оказался басовитым.
– А кто? – и начальник сыскной, и Дудин задали этот вопрос одновременно. Получилось смешно, однако никто не смеялся. Работники жались по углам, агенты сыскной полиции вообще не внимали в то, что говорилось.
– Вы когда мне поручили клетку купить и дали деньги, меня Лешка у дверей перехватил и говорит, что знает там, у Бухарова, всех и что сможет договориться, и цену ему назначат ниже, чем мне… Ну я и согласился, отдал ему деньги…
– Какой еще Лешка? – воскликнул Дудин и непонимающе завертел головой.
– Ну, Алексей, сынок ваш, – тихо проговорил управляющий.
– Алексей? – лицо трактирщика, которое медленно возвращалось к своему натуральному цвету, снова зажглось красным. Он тряхнул головой, точно избавлялся от морока. Потом к нему стало постепенно приходить понимание, цвет лица снова сменился, но на этот раз оно стало известково-белым. Безумная злость в глазах многократно умножилась. Голова повернулась в ту сторону, где среди прочих половых стоял коренастый, в белом фартуке, с темными расчесанными на прямой пробор волосами. Его щекастое молодое лицо заливал свежий, только что выступивший румянец.
– Алексей, это правда? – тихо, даже слишком тихо, спросил Дудин. – Клетка не золотая?
Половой отворотил лицо и поджал пухлые губы, замкнулся. Теперь возле него появилась пустота. А Дудин тем временем продолжал:
– Алексей, как же так, я ведь для тебя все, а ты так… – он запнулся, не находя подходящего слова. Делая мелкие неуверенные шаги, Дудин направился к сыну. И тут взорвался Алексей.
– А чего ты хотел, батя, чего ты хотел? Ты меня половым поставил, по-ло-вым, – он сказал это слово громче и по слогам, – чтобы я тут бегал, принеси-подай и посуду грязную носил, точно я черная косточка какая-то…
– Ну ты ведь и есть черная косточка, ты ведь не барин какой, не принц, – проговорил ошеломленный Дудин, – я от тебя такого не ожидал. А что половым тебя поставил, так ведь я тоже с этого начинал. Ты ведь должен, раз тебе дело перейдет, все знать в подробностях и подниматься с низов…
– Нет, – замотал головой Алексей, – я не черная косточка, ты – черная, а я нет! И я не хочу с низов, я хочу жить по-другому!
– Это как же?
– Широко и весело! Не так, как ты!
Иван Евграфович молчал, он был раздавлен этой правдой о собственном сыне, он забыл о соловье, забыл обо всем. А начальник сыскной тем временем продолжал:
– Но это, как вы все понимаете, еще не конец истории. И вам, Иван Евграфович, придется испить горькую правду до конца. Так вот, вор потому и не взял клетку, что знал – она не золотая…
– Так это выходит что? – Дудин медленно повернулся к полковнику. – Это выходит, что Алексей, – он бросил короткий взгляд на сына, – кому-то сказал, что клетка не золотая… – трактирщик продолжал еще верить в то, что сын его не такой плохой, что парень просто оступился.
– Нет, никому он ничего не говорил, – отрицательно замотал головой Фома Фомич.
– Но откуда тогда вор знал, что клетка медная?
В зале трактира раздался вздох сожаления и исходил он от фон Шпинне. Полковник прошелся между столиками, подошел к клетке, посмотрел на соловья и вернулся туда, где стоял до этого.
– Вор знал, что клетка не золотая, потому что это ваш сын – Алексей! Он украл соловья…
– Не может быть, не верю! – громко и басисто почти выкрикнул Дудин. Ноги его подкосились, и он сел на свободный стул. В сторону сына даже не смотрел. Тряс головой, точно замороченный.
– Но и это еще не все, – продолжал начальник сыскной, – он украл соловья не из шалости или желания вам досадить, он хотел его продать. То есть получить выгоду.
– Кому? – бессильно спросил Дудин.
– Вы не поверите, но вашему старинному приятелю Барагозину.
– Но ведь Иван Иванович уехал…
– Нет! Он не уехал, он съехал от вас, поселился в гостинице и там ждал, когда Алексей, – начальник сыскной взглянул на Дудина-младшего, – принесет ему туда птицу. Он и сейчас там, потому как поезд его только вечером, так что будет у вас желание, можете его навестить, глянуть, так сказать, в глаза уже, как я понимаю, не старинному приятелю, а старинному врагу.
– Но почему? Алеша? – Дудин, похоже, не слушал последние слова начальника сыскной, встал со стула и направился к сыну, он прошел мимо сыщиков, мимо половых и прочих работников трактира, которые стояли молча и даже не знали, что думать. – Почему? – сын молчал. Он сейчас хотел только одного, чтобы побыстрее все это закончилось.
Дудин, какое-то время стоял напротив сына, опустив голову, потом спохватился, быстрым шагом направился к клетке. Встал на стул и снял ее с цепи. Вернулся к сыну и сунул ему в руки клетку:
– Вот, забирай, иди куда
