Послушай меня - Тесс Герритсен

— «Вдавленный перелом теменно-височной кости», — сказала она. — «Форма черепно-мозгового повреждения четко очерченная, округлая, с неровным краем раны на наружном щитке черепа. На рентгенограмме видно проникновение кости в мозг из-за разрыва наружной пластинки с оскольчатым фрагментированием внутренней пластинки. Все это соответствует травме тупым предметом от молотка. Первоначальный удар, скорее всего, был нанесен сзади, при этом нападавший замахивался под углом к жертве».

— Правша? — спросил Фрост.

— Вероятно. Удар был нанесен с правой стороны, наискосок от височной кости, и именно от него в черепе образовалась трещина. Этого было достаточно, чтобы оглушить ее, но мы знаем, что он не сразу убил ее. Кровавый след через гостиную говорит нам о том, что она смогла отползти на некоторое расстояние…

— Семнадцать футов, — сказал Фрост. — «Должно быть, они показались ей милями».

Когда Маура снимала скальп, отделяя волосы и кожу от костей, она представляла себе ужасные последние минуты жизни Софии. Сокрушительная боль, сочащаяся кровь. Пол был скользким под ее руками, когда она отползала от входной двери. Подальше от убийцы.

Но она не может ползти достаточно быстро. Он следует за ней мимо аквариума с русалкой в ее роскошном розовом замке. Мимо книжного шкафа с любовными романами. К этому времени ее зрение должно было угаснуть, а конечности онеметь. Она знает, что не может убежать, не может защититься. Не может даже подняться, и здесь все заканчивается. Она сворачивается калачиком на боку в позе эмбриона, обнимая саму себя, когда на нее обрушивается последний удар.

Удар пришелся на ее правый висок, где кость самая тонкая. Он разбивает скулу и раздавливает кость глазницы. Все это было видно и на рентгеновских снимках и на открытой поверхности черепа. Еще до того, как Маура включила костную пилу и вскрыла череп, она знала, что сила нанесенных ударов привела к смещению фрагментов кости, перерезанию осколками кости кровеносных сосудов и разрыву серого вещества. Она знала о катастрофических последствиях, когда кровь вытесняла мозг, а аксоны растягивались и рвались.

Чего она не знала, так это того, что жертва думала в свои последние минуты. София, конечно, была в ужасе, но чувствовала ли она себя удивленной? Обманутой? Узнала ли она лицо, смотревшее на нее сверху вниз? Это был предел возможностей ножа патологоанатома. Маура могла препарировать тело, исследовать его ткани вплоть до клеточного уровня, но то, что мертвые знали, видели и чувствовали, когда свет для них померк, останется загадкой.

Чувство неудовлетворенности нависло над Маурой, когда она в тот вечер ехала домой. Она вошла в свою парадную дверь и не могла не думать о Софии, которая несколько дней назад так же вошла в свою собственную парадную дверь и обнаружила, что ее ждет смерть. По правде говоря, она ждала всех; вопрос был только во времени и месте встречи.

Маура направилась прямо на кухню и налила себе бокал каберне. Она отнесла его в гостиную и уселась за пианино. Партитура Концерта № 21 Моцарта уже была открыта и взирала на нее, напоминая о еще одном взятом на себя обязательстве, которое влекло за собой риск крайнего унижения в случае неудачи.

Она пригубила вино, поставила бокал на край стола и начала играть.

Соло анданте было тихим и незамысловатым и не требовало особого мастерства, как в более сложных партиях, и оказало на Мауру успокаивающее воздействие. Теперь она сосредоточилась на темпе и мелодии, а не на смерти Софии Суарес. Она почувствовала, что напряжение спало, и темные тучи ее настроения рассеялись. Музыка была ее безопасным пространством, куда не вторгалась смерть, маленькой вселенной вдали от скальпеля и костной пилы. Она не рассказала Джейн об оркестре, потому что хотела сохранить эту дистанцию между двумя вселенными, не хотела, чтобы чистота музыки была осквернена ее другой жизнью.

Она дошла до конца анданте и сразу перешла к аллегро, ее разогретые пальцы быстро забегали по клавишам. Она продолжала играть даже когда услышала, как открылась входная дверь. Даже когда отец Дэниел Брофи вошел в гостиную. Он не сказал ни слова, а молча слушал, стягивая с себя воротник священника, и сбрасывая униформу своего призвания - призвания, запрещавшего какую-либо интимную связь между ними.

И все же он был здесь, улыбаясь.

Она подобралась к завершению своего концерта, и когда ее руки оторвались от клавиш, он обнял ее за плечи и нежно поцеловал в затылок.

— Звучит чудесно, — сказал он.

— Во всяком случае, не так неуклюже, как на прошлой неделе.

— Неужели ты никогда не можешь просто принять комплимент?

— «Только тогда, когда я этого заслуживаю».

Он присел рядом с ней на скамеечке для пианино и поцеловал ее в губы.

— Ты будешь великолепна, Маура. Только не начинай мне указывать на свои ошибки, потому что я их все равно не слышу. И зрители не услышат».

— «Джейн будет там. А Фрост привезет свою жену, которая должна быть специалистом по классической музыке.

— «Они идут на концерт? Я думал, ты не собираешься рассказывать им об этом.

— «Я и не собиралась. Они сами узнали. В конце концов, они же детективы.

— Я никогда не понимал, почему ты им ничего не рассказала. Они ведь твои друзья. Как будто тебе стыдно за это».

— «Мне стыдно, что я могу облажаться».

— “Это в тебе говорит перфекционист. Знаешь, на самом деле никого не волнует, что ты не совершенна.”

— “Я знаю”.

— “Какой тяжелый крест тебе приходится нести”. Он улыбнулся. — Пока что тебе удавалось нас всех одурачить.

— “Я почти жалею, что согласилась на это представление”.

— ”Зато когда все закончится, ты будешь так счастлива, что сделала это".

Они улыбнулись друг другу, два маловероятных любовника, которые никогда не должны были найти друг друга. Которые пытались держаться порознь, пытались отрицать свою потребность друг в друге и потерпели неудачу.

Он заметил пустой бокал на столе рядом с ней. — “Хочешь еще?”

— “Конечно. Все равно я закончила репетировать.”

Она последовала за ним на кухню и смотрела, как он наливает вино в ее бокал. Каберне было сочным и ароматным, одно из ее дорогих удовольствий, но когда она увидела, что себе он бокал не налил, у нее внезапно пропало желание выпить, и она отставила свой бокал сделав лишь один глоток. — “А почему себе не налил”, - спросила