Светотени - Сергей Васильевич Гук
Мысль надлежало проверить.
Рабочий день, если брать в расчет его границы во времени, окончился. Но, как справедливо учат груды детективов, заполнивших мир, для сыщика эти границы — вещь условная. Был самый пик часа «пик», когда комиссар направил «фольксваген» к жилищу однорукого радиста. Быть может, Фермин Валенте что-нибудь знает об отношениях американца с Марисоль?
Задумавшись, он чуть не стукнул у светофора впереди идущую машину. За рулем — дама. Молоденькая девушка, точнее. Он увидел это, когда, приоткрыв дверцу, она высунулась наружу и пригрозила ему кулачком. Некрасивенькая девушка, носатенькая, патластая, и все же милая привлекательностью молодости. Хуан улыбнулся ей, нажал на клаксон, то ли заигрывая, то ли просто давая понять, что уже включен зеленый свет, — пусть автомобилистка понимает как знает. Девицы сейчас, в начале шестого десятка, стали притягивать его. Однако воли себе он не давал. Боялся СПИДа. Да, да, комиссар уголовной полиции, справедливо известный как человек неробкого десятка, смертельно боялся СПИДа. Одно ведь дело — профессиональный риск, связанный с азартом погони к тому же. И совсем другое дело — смертельная опасность, которой подвергаешься ни за что ни про что, кто что ни говори. Ни за что ни про что? Хуан ухмыльнулся. Почем знать, будь он юнцом, думал бы иначе, глядишь. В последние годы он был верен одной своей старой приятельнице, годков на десять его помоложе. Любовь? Да нет. Привычная необременительная привязанность. Полюбить он еще в состоянии, пожалуй, но совсем молодую. Он ловил себя иногда, что при какой-нибудь случайной встрече — в гостях, на вечеринке, в театре — вдруг жаркая нежность подымалась в душе, порожденная милым юным личиком. Но как подымалась, так и опадала: если на случайные связи с прелестницами он не шел, устрашенный «чумой двадцатого века», то серьезные чувства к девам глушил в зародыше, отлично сознавая, что неравный возрастной брак рано или поздно с неизбежностью закончится катастрофой, да еще и смешной катастрофой, а это уж и вовсе постыдно для старого холостяка, привыкшего в былые годы к успеху у женщин.
Приятная патластая дурнушка газанула, бросив машину вперед, — синеватое облачко вырвалось из выхлопной трубы. Направление мыслей сменилось у Монтенегро. Сколько ядов усилиями человека выбрасывается в воздух! Да и только ли автомобилями! А заводские трубы? А промышленные отходы? Отравляется не только воздух — земля, воды. Человек безжалостно насилует природу, забывая, что это — сродни кровосмесительству: ведь он — плоть от плоти всего окружающего его естества. Хуан досадливо качнул головой. Научно-технический прогресс! Он, может быть, и был бы хорош, коли б не отвратительные побочные явления. Нет, что касается его, Хуана Монтенегро, то он безоговорочно против такого прогресса. Уж лучше назад — к парусникам и лошадкам с их навозом.
Припарковав «фольксваген» подле дома Фермина Валенте, Монтенегро зашел в будку телефона-автомата. Звонок в штаб-квартиру уголовной полиции. Отданы распоряжения относительно американца и гаитянина: ни мором, ни воздухом, ни по суше они не должны пока покидать страны. А Валенте уже углядел комиссара в окно своего одноэтажного домишка. Спешит навстречу.
— Вы ко мне? — И взволнованно вытирает пот со лба. Чего он, собственно, волнуется?
— Пройдемте в дом, — предлагает полицейский, как если бы он был здесь хозяином. — На улице хоть противогаз надевай из-за выхлопных газов.
— Вот, вот, — кивает головой коротышка, — Марисоль говорила то же самое. Помешана была на экологии.
В гостиной комиссар продолжает разговор. Значит, покойная была неравнодушна к вопросам защиты окружающей среды? Ну а американец как относится к экологии?
Фермин Валенте не сразу понимает, о каком американце речь. Ну тот, напоминает Монтенегро, с которым Порель проводит время в Санто-Доминго, Валенте говорил о нем в день убийства. Ах, Барнабе, что ли? Нет, о нем Фермину ничего не известно. А этот Барнабе — не в близких ли был отношениях с Марисоль? — все же спрашивает полицейский. Нет, нет, они недолюбливали друг друга. К тому же янки, слышал Валенте от Чаро Мондрагона, явился в Санто-Доминго с подружкой.
Комиссар вспоминает, что еще в прошлый раз репортер говорил об этой подружке. Вспоминает он и о солнечном зонтике, виденном в номере у Анри Барнабе. Что ж, придется с дамочкой переговорить.
И какая-то еще мысль, неясная, не до конца пробившаяся из подсознания, не дает покоя. Да, вот она, эта ускользающая мысль. Марисоль — экологистка, и не исключено…
Хуан Монтенегро вряд ли смог бы внятно объяснить, почему возникла эта мысль. Может быть, потому, что убийство не связано с грабежом. И с ревностью — тоже, наверное, нет: не очень-то похож гаитянин на человека, способного из-за женщины на преступление. Но ведь должен же быть мотив! А может, появилась мыслишка об экологии из-за того, что странно это — приехали супруги Порель на отдых, а целую неделю торчали в душном городе, всего раз побывали на пляже; у Франсуа Пореля, сдается, какие-то дела в Санто-Доминго; и дружок его, этот американец, занимается бизнесом, промышленность же, как известно, заклятый враг природы; тот же Барнабе пытался, как утверждает агент ФБР Барри Майлс, обтяпать дельце с захоронением на каком-то тихоокеанском островке предельно токсичных отходов… Тут комиссар себя одернул: не слишком-то убедительный ход мыслей.
Однако интуиция подсказывала именно такой ход. Эта загадочная штука — интуиция. Хотя, в общем-то, как посмотреть, загадочная ли. Интуиция — а о ней Хуану Монтенегро размышлять приходилось — не есть ли спрессованный в подсознании опыт, помноженный на способность к аналитическому мышлению? Совсем незначащие факты, сущие фактики, мимо которых непрофессионал или профессионал малоопытный (или же от природы неспособный к «сыщицкому» ремеслу) пройдет о невозмутимостью, вполне могут подтолкнуть подлинного мастера своего дела на верный путь.
Мастер… Выл ли мастером Хуан Монтенегро? Он полагал, что да, и, скорее всего, не без оснований. Но понимал он и то, что не является какой-то там сверхъяркой звездой сыска. Первоклассный специалист? Да! Одаренный «от бога» расследователь криминальных шарад? Да! Только ведь и это немало. Хорошо, когда дело ладится, тогда и работа не в тягость. Скверно, когда человек работает лишь ради хлеба насущного. А сколько их, таких людей! Комиссар всегда их жалел. Сам он трудился на «сыщицком поприще» пусть с умеренным, но все же удовольствием. С умеренным в том смысле, что иногда хотелось, чтобы работы было поменьше, чтобы была возможность побыть на природе, чтобы больше времени оставалось для отдыха, для развлечений. Для жизни, черт побери! Хотя и служба, конечно, часть жизни. И жизни полнокровной, если служба — в радость.
Родился ли он для той деятельности, что ему выпала? Сам он считал, что родился для творческой работы. К таковой
