Элита. На дне класса - Замора Абриль

А потом я начала тупо вспоминать день за днем, прокручивая в голове разные картинки из недавнего прошлого: как она била меня, словно хотела моей смерти. Она действительно ненавидела меня. А о чем она думала, стоя в коридоре и глядя на меня? Я не могла прочитать ее взгляд на таком расстоянии. Было ли это разочарование или шок из-за того, что она увидела меня здесь? Не знаю… Я задрожала и сделала два шага по направлению к ней, надеясь, что она не воспримет их как угрозу. Я хотела спросить мать о чем-то значимом: «Где ты была? Неужели я тебе безразлична?» Но я ничего не сказала, не успела, она опередила меня.

– Ты выглядишь смешно в этом платье.

Фраза прозвучала как оскорбление, но в ней не ощущалось презрения, это были искренние слова, идущие от сердца, почти как если бы мама хотела найти мостик к соучастию или сочувствию. Я не восприняла замечание как обиду. Матери показалось, что платье плохо на мне смотрится, поскольку оно не сидело на мне так же, как на ней, ведь у меня маленькая грудь, но я обернулась и посмотрела в зеркало, и поняла, что никогда в жизни не выглядела такой красивой.

Поэтому я не обиделась и сообразила, что мать просто сделала попытку к сближению и не собиралась, образно говоря, давать мне пощечину.

Она вздохнула так, как будто вместе со вздохом ее тело покидала душа. Мама держала в правой руке сумку, но затем безразлично бросила ее на пол. Я медленно подошла ближе, словно была укротителем львов. Не знаю точно, но могу предположить, что раз эти хищники жутко опасны, их сажают в клетку, держа на расстоянии и немного пугая.

И вдруг мое тело начало реагировать само по себе, без моего согласия, и я заплакала. Я потеряла контроль. Думаю, так случилось из-за химического коктейля, который я принимала, и, наверное, еще по одной причине. Хотя я и притворялась сильной, независимой, самостоятельной, железной женщиной, которая не страдает (кстати, у меня немного железа в крови), я до сих пор оставалась маленькой девочкой.

Мелена рыдала, как будто открылся невидимый кран или ее похитили косовские албанцы, а потом девушку освободили на глазах у ее семьи. Может, она действительно любила мать, а может, переволновалась, или ее беспокоила жизненная ситуация, психические проблемы и долгое отсутствие Аманды, которая наконец-то заявилась домой.

В общем, при виде женщины, стоящей в коридоре, она почувствовала успокоение, которое по какой-то причине привело к слезам.

Мелена хотела сказать что-то осмысленное, намеревалась начать разговор, но смогла выдавить только одно предложение, заикаясь от плача:

– У меня волосы снова выпадают.

Мать поджала губы и опустила глаза. Пристыженная? Вероятно. И Мелена, и Аманда вели себя странно, демонстрируя выражения и эмоции, сильно отличающиеся от тех, к которым они привыкли. В последний раз, когда они виделись, обе достигли пика напряжения и ненависти, и спуститься оттуда, пусть даже на самую малость, было похвально.

– Мам, ты и впрямь думаешь, что платье мне не идет? Я выгляжу нелепо? – спросила дочь, демонстрируя желание примириться.

Мать подняла глаза и покачала головой, снова перейдя на шепот.

– Это не твой стиль. Платье стоит больше, чем… Я не знаю.

– Я сниму его сейчас, просто сегодня в «Лас-Энсинас» вечеринка.

– А ты идешь? Мне несколько раз звонили из школы и говорили, что ты не посещаешь уроки. – Мать зажгла сигарету, которую достала из кармана безразмерного плаща.

– Ага. Я ничего не делала, только валялась, спала…

– Принимала наркотики, – перебила мать безо всякой язвительности.

– Да, так и есть.

Мать затянулась сигаретой и предложила другую сигарету дочери. Обычно Мелена не курила, но подумала, что будет правильно взять ее, как будто это трубка мира.

Мать никогда ей ничего не давала и не предлагала, и даже если это было то, что могло вызвать рак, Мелена не видела лучшего выхода, чем взять сигарету и затянуться.

– Мы заблудились, Мария-Елена. Мы в тупике… Это дорога без возврата. Я больше не хочу драться. Я знаю, что все вышло из-под контроля.

– Да, да, да, – подтвердила дочь.

– Но я подумала и сделала вывод. Я не люблю тебя, дочка. Правда. Я не люблю себя – и не могу никого любить.

Стук сердца Мелены, наверное, стал слышен издалека, не нужно было даже подходить к ней, чтобы заметить, как что-то внутри нее разбилось вдребезги. Она кинула сигарету на пол и, не потрудившись наступить на нее, направилась к своей комнате, пытаясь расстегнуть молнию роскошного платья, что было практически невозможно.

– Ты ее сломаешь, – сказала мать нейтральным тоном. Сдержанность в ее голосе несла в себе отголоски привычных успокоительных средств.

– Пусть ломается!

– Вернись, дочка. Я хочу поговорить…

– НО Я НЕ ХОЧУ ГОВОРИТЬ! – заорала Мелена, практически изрыгая пламя на мать и все более яростно борясь с платьем.

– Мне нужно сказать тебе кое-что, выслушай меня.

– Вот и прекрасно! Тебе нужно мне что-то сказать! А что нужно мне? Что? А?..

– Мы говорим не только о тебе, дочка, не будь эгоисткой.

Если бы это была пьеса, то сейчас зрители бы подумали, что наконец-то наступит сближение между двумя антагонистами, и, обхватив плечи руками, затаили бы дыхание, наблюдая за свихнувшейся беднягой Амандой. Именно так и поняла Мелена происходящее. Мать не в себе, и невозможно ничего предпринять, чтобы ее спасти, поэтому она предложила себя, как кто-то предлагает свою голову гильотине.

Мелена вздохнула, развернулась и разорвала платье, чтобы попытаться выбраться из него, но не смогла, лазурная синева все еще крепко оплетала ее подростковое тело.

– Довольна? – спросила она с расстояния нескольких метров.

– Спасибо тебе, – прошептала мать, увидев, как дочь повернулась к ней. – Я была очень несчастна всю свою жизнь, дитя, всю жизнь… Может показаться, что дела шли хорошо, но это не так. Надо мной издевались. Постоянно. Люди обманывали меня… использовали мое тело… Не смотри на меня так, ты же в курсе, ведь про все печатали в журналах, а ты читала таблоиды, хотя я и просила тебя не делать этого. Я совершала ужасные вещи.

Я могла совершать их, потому что сама захотела… или потому, что меня заставили, а я не знала, как жить в обществе. Я до сих пор не понимаю, как общаться с мужчинами, с людьми в целом. Я была красивой и глупой, наверное, у меня просто на лбу написано, чтобы окружающие использовали меня. Но я ни о чем не догадывалась. А сейчас, когда дела идут совсем из рук вон плохо, а те, кто присосался, забрали все… в общем, именно теперь я осознаю, что нет пути назад. Как ужасно. И как жаль.

Но Мелена не испытывала жалости. Девушка никогда не видела мать такой открытой и хрупкой, но эту песню уже слышала, и та ее не волновала.

Однако Мелена увидела некую возможность и задумалась.

Это мой шанс, она сбрендившая и немного не в себе, но она не кричит. Сейчас или никогда, сейчас или никогда, если мать даст мне убедительный ответ, он может стать билетом в другую жизнь.

– Кто мой отец? – спросила Мелена, практически выплюнув фразу: ведь это был ее последний патрон в перестрелке.

Мать бросила на пол окурок, догоравший в пальцах, и улыбнулась дочери, посмотрев на нее потерянным взглядом.

– Ты думаешь, если бы я знала, кто твой отец, я бы еще не пустила ему кровь? Но я не знаю, детка. Я была куклой, которая переходила из рук в руки. Иногда по прихоти или ради любви, но почти всегда ради денег. Полагаю, тебя зачали на одной из тех вечеринок, на которые приглашали моделей. Тусовки, которые начинались с хи-хи и ха-ха, но заканчивались… Ты даже не можешь вообразить. Я могла быть с несколькими мужчинами за одну ночь, с парнями, которые платили очень много денег, чтобы делать со мной все, что они хотели. Твоим отцом мог стать любой, но я уверяю тебя, никто из них не был хорошим или надежным человеком.