Шантажистка - Алевтина Ивановна Варава

Этого не может, не может быть…

Господи, вот о каком долге твердил мой сын! Он знал. Она уже сказала ему об этом кошмаре!

И он, конечно, развесил уши и согласился тут же вести её под венец… Узнаю Мишу.

Даже если это его ребёнок, он не родится. Матерью моего внука не будет эта ведьма! Никогда-никогда-никогда…

Мысли путались, лезли одна на другую, бросали меня из крайности в крайность.

Нужно волочь её к врачу, как можно скорее, чем раньше, тем лучше. Мы можем арендовать кабинет на Алтае? Ждать неделю до возвращения в Москву опасно. Чем больше срок…

Лариса имеет право работать в арендованном кабинете?

Почему я вообще решил, что это непременно сделает Лариса?!

Кто угодно, как угодно, как можно скорее… Завтра…

Такие, как Лена, вообще не должны размножаться…

Первого января реально найти работающего врача, способного сделать аборт? Я её заставлю.

Это вообще неправда. В ней не может сидеть мой внук. Только не в этом чудовище.

Нет, я даже думать не буду об этом как о внуке, как о человеке.

Это нужно уничтожить.

Очень хотелось напиться, но я себе запретил прикасаться к бутылкам. Нужна трезвая голова. Сейчас нужна трезвая голова, нужно действовать. Не упустить время.

Но первым делом я узнаю, чей это ребёнок.

И конечно, я не поверю ей на слово.

Мы проверим.

Я схватился за телефон.

Вроде как, ДНК-тест во время беременности может показать отцовство только после десятой недели.

Столько мы не можем тянуть.

Мы не будем рисковать.

Хаос в моей голове нарастал. В нервном перевозбуждении я терял координацию движений, начал врезаться в мебель. Я был в нашем с Ларисой номере, сбежал сюда и спрятался, чтобы подумать. Я безостановочно курил, и мне ещё предстояло послушать лекцию на предмет этого сначала от жены, а потом и от администрации отеля.

Плевать!

Сегодня я имею полное право курить, где только ни пожелаю…

Я с ней поговорю. Сейчас. Вытрясти из неё правду.

И заставить сделать аборт, если она действительно беременна от Миши.

Заставить, даже если она будет утверждать обратное.

Просто на всякий случай.

Она сама заинтересована в этом.

Лены Семёновы не рожают в шестнадцать лет. Только не такие, как она.

Я распахнул настежь балконные двери и унёсся из номера бегом. Свет ярких коридорных ламп полоснул по глазам.

Я чувствовал себя пьяным, хотя уже много часов не прикасался к спиртному, а адреналин должен был вымыть всё, выпитое раньше, из крови прочь. Но я был словно пьян, словно горел в лихорадке…

Не останавливаться. Немедленно, я всё выясню немедленно. Прямо сейчас!

В банкетном зале царило оглушительное, ирреальное веселье. Улыбки на лицах незнакомых людей в мигающем свете танцевального шара казались сюрреалистичными, ненастоящими. Задорная новогодняя музыка воспринималась гротескной и абсурдной.

Я застыл, высматривая свою семью. За нашим столиком сидел, точнее, полулежал, опершись одной рукой о стол, только Миша, похоже, выигравший битву с коньяком в эту ночь. И хорошо. Лучше бы его вообще тут не было сегодня.

Жену и дочь я не увидел.

Лену поначалу тоже. Но потом вдруг заметил похожее на её платье в толпе.

Она шла от уборных к нашему столику.

Одна.

Хотя бы в чём-то повезло.

Ещё раз окидывая ястребиным взглядом зал, опасаясь попасться на глаза Маше и Ларисе, я ринулся наперерез и схватил её за руку. Поволок сквозь толпу, куда-то мимо пляшущих пьяных тел и клубящейся в воздухе мишуры, падающей с потолка. Лена упиралась только в самом начале, а потом – покорно стала идти следом, а дальше – почти бежать: я ускорил шаг в ярко освещённом коридоре, ведущем в пустое фойе.

Сердце отчаянно стучало.

Мой дикий блуждающий взгляд упал на закрытые двойные двери. То, что нужно.

В зале, где по утрам подавали завтраки, сейчас было тихо и темно. Свет проникал только через квадратные окошки в створках и немного – от уличных фонарей за занавешенными панорамными окнами.

Оказавшись там, я наконец-то повернулся к Лене, полыхнув безумным взглядом. Пальцы, которыми я сжимал её запястье, давили так сильно, что, скорее всего, оставили на её коже синяк.

– Ты не можешь быть беременна от моего сына! – просвистел я.

Лена Семёнова коротко кивнула, глядя на меня даже вроде как с интересом.

– Верно, – согласилась она, и давящая тисками тяжесть наконец-то отпустила мои виски.

Она не беременна. Она вообще не беременна!

Слава Господу богу!

Следом за облегчением подобно всепоглощающему цунами накатила волна удушливой ярости.

– Ты не женишь моего сына на себе придуманным ребёнком!!! – взорвался я, с силой тряхнув её руку. – Это долбанный бред! Зачем, зачем тебе это надо?! Ты теряешь своё драгоценное время! Разве у тебя нет планов? Как же твои безумные амбиции?! Что вообще творится в твоей голове?! Решила бросить его перед алтарём, да?! Чтобы ударить меня посильнее?! Оставь! Нас! В покое!

– Мне больно, Саша, – проговорила Лена Семёнова, и я наконец-то разжал пальцы. Она опустила руку и посмотрела мне в глаза. – Планы были, – зло проговорила Лена. – Но их, увы, приходится корректировать. Твоими стараниями. Я не считаю, что ты имеешь право орать на меня после всего, что сам сотворил. Ребёнок не придуманный. К моему огромному сожалению. – Сжимаемая мной раньше рука легла на её живот, действительно вроде бы выпуклый. – Ребёнок настоящий, и он родится. Правда, семимесячным. Но такое бывает. Тебе нужно побеспокоиться о том, чтобы меня вела не твоя жена. Потому что нам с тобой совершенно не нужно обоим, чтобы она поняла и всем рассказала о том, какой у меня на самом деле срок.

– Ты совсем больная! – подался вперёд я. – Решила повесить на Мишину шею ублюдка, которого нагуляла от Влада?!

Она улыбнулась. Улыбнулась с каким-то даже сожалением, едва ли не сочувствием. И тут же в свете уличных фонарей блеснули жутко её большие карие глаза.

Она не сказала ни слова, но я понял всё по этой улыбке. Понял резко, отчётливо и страшно. Словно тонкая корка льда, таявшая подо мной с полуночи, наконец-то с оглушительным треском провалилась.

– Нет, – попятился я. – Нет, нет… – я начал мотать головой. – Нет, нет, нет… – Я наткнулся на стул, и чуть не упал, но продолжал двигаться назад уже почти бегом.

Она шагнула ко мне, и эти страшные демонические глаза снова блеснули, поймав отсвет фонарей.

– Ты ведь не признаешь этого ребёнка, – проговорила Лена, и её слова зазвенели в пустом зале для завтраков. – Ты это понимаешь. Я это понимаю. А матерью-одиночкой я не буду никогда. Так что у Миши скоро родится семимесячный сын или семимесячная дочь. А ты, – она сделала ещё один шаг в мою сторону, – приложишь все усилия для того, чтобы твоя жена-гинеколог не рассказала «папочке» о том, что я ему дарю братика или сестричку, а не сына или доченьку. Поверь, Саша, так будет лучше для всех нас.

– Ты сделаешь аборт, – проговорил