Снежный шар историй - Валентина Филиппенко

Только не рыбалку же.

Она бросила тоскливый взгляд на Сашку – тот успел уйти далеко, чёрная фигура стремительно уменьшалась, забирая вдоль яра и немного в сторону от него, – и поспешила опять догонять. Даже перешла на бег.

– Их дед наделал. Говорят, ровно сто штук. Ну, или, может, сто одна. Точно никто не знает, – сказал Сашка, как только она до него добежала. Кате даже показалось, он говорил всё это время, просто не заметил, что её сзади нет, и уже всё рассказал, а она теперь ничего не узнает.

– Кого?

– Да рыбок. Серебряных. Если сто, тогда сегодня будет последняя. Только это не точно.

– Блин, – простонала Катя. – Я ничего не понимаю. Каких…

– Здесь.

Сашка остановился. Катя обогнала его и остановилась тоже. Перед ними во льду была лунка – чёрный провал на белом поле. Небольшая и круглая. Чёрная вода блестела в ней, отражаясь серебром. Над ними возвышался яр, острый выступ врезался в реку, как нож. Сзади же лежала пустота, Катя чувствовала её спиной, можно не оборачиваться. Передёрнула плечами, перевела дыхание – и вдруг оказалось, что вокруг совершенная, какая-то невозможная тишина. Плотная и мягкая. Как будто не было бесконечного пустого пространства, а наоборот, они стояли в маленькой комнате или даже в шкатулке, обитой бархатом. Всё было близко-близко. И яр с соснами. И эта лунка как провал в космос. И Сашка.

Катя посмотрела на него. Да, она знала, чего от него ждёт. Уже несколько месяцев. Когда поняла, что всё не просто так. Что сквозь их дружбу проступает нечто иное, новое. И даже больше поняла – что это все замечают. Взрослые: и мама, и тётя Марина. Конечно, дружат семьями, хорошие дети, знают друг друга с пелёнок. И возраст самый тот – Кате тринадцать, а Сашке на год больше. У Кати сердце застучало, когда она думала обо всём этом и в то же время старалась не думать. Только ждала, как это будет, как и что Сашка скажет. Нельзя же самой.

И вот какое он выбрал время и место. Прикольно, нечего сказать. В этом весь Сашка.

Она улыбнулась.

– Дед был ювелир. И механик. – Сашкин голос прозвучал в тишине близко, будто над ухом. – Он часовые механизмы делал, сверхточные по тем временам. – Сашка присел перед лункой, достал что-то из кармана – блеснуло холодной сталью – и разгрёб ледяную шугу на воде. – Он у царя был придворным часовщиком. Была такая должность.

– У какого царя?

– Так у Николая. Второго.

– А.

Катя присела рядом и посмотрела в воду. Чёрная клякса на белом полотне. Блестящая клякса. То, что Сашка рассказывал, походило на сказку и убаюкивало, но Катя поняла, что всё равно волнуется, и инстинктивно продвинулась ближе. Их коленки соприкоснулись. Она почувствовала тепло Сашки и поняла, что замёрзла. Хоть и не очень холодно, а всё-таки зима.

– Это когда было-то?

– Так вот. В начале прошлого века. Он сам отсюда, из этой деревни, а учиться поехал в Петербург. Его тут губернатор заметил, вроде как талантливый мальчик. Взял к себе в дом. Воспитывал, отдал в реальное училище.

– Реальное?

– Тогда так естественное образование называли. Или техническое. А потом в Петербург. Там он во дворец попал, я точно не знаю как. И ещё он всякие вещи делал, драгоценные. Ну, ювелирные. Музыкальные шкатулки, например. У него были заказы большие. Причём он с золотом не работал, он серебро любил. Благородный металл. Белый.

– А что, золото не благородный?

– Ну, тоже, конечно. Просто ему больше серебро зашло. Вот. А потом революция. Кто куда. Он почему-то не уехал за границу, а вернулся сюда, в деревню.

– Ну и зря. Отсюда надо валить. У меня и родители так считают.

– Мои тоже, – сказал Сашка и вдруг осёкся. Поднял глаза, быстро и как-то странно посмотрел на Катю. Он соврал, никогда его родители такого не говорили. А почему соврал – непонятно. Потому что она этого ждала? От досады он вдруг резко протянул Кате нож, который держал в руках, – в темноте опять блеснула сталь. – На вот.

– Зачем?

– Леску резать. Она когда всплывёт, я схвачу, а ты режь. Там надо быстро. Ты пользоваться умеешь? Так. – Он забрал нож обратно и взмахнул рукой – корпус распался надвое, обнажилось лезвие. Чик-чик, одно движение кисти – и нож. Чик-чик, ещё движение – и всё пропало. – Принцип бабочки. – Сашка почему-то смутился своим быстрым, отточенным движениям – столько тренировался! – и снова уставился в лунку.

– Ага. – Катя держала нож на раскрытой ладони, он лежал тяжело и тупо, как дохлая рыба, только был тёплый от Сашкиной руки. – А мне зачем?

– Я же говорю: леску обрезать, рыбка всплывёт, она на леске. Её надо быстро резать, а рыбу держать. Неудобно одному, лучше вдвоём.

– А то что?

– А то назад уйдёт.

– И чего?

– Ничего. До следующего года.

Катя фыркнула.

– Ты издеваешься? Какая рыба, какая леска?

– Так я же рассказываю. Дед из Петербурга сюда вернулся. А тут коммунисты. В Поволжье голод. Отбирали всё у всех. А у него с собой материалы были.

– В смысле?

– Так серебро. И он его спрятал. А чтобы не просто так, он наделал рыбок из этого серебра. И что-то вроде ящика. Тут не знаю, но мы с отцом думаем – там ящик.

– Где?

– На дне. Там, наверное, часовой механизм, он открывается, и из него рыбки эти всплывают. Раз в год. С тридцать первого декабря на первое января.

– Прям на Новый год? – зачем-то переспросила Катя.

– Ну да. И вот они всплывают, по одной каждый год, и их можно забрать. Если тут будешь. А чтобы не потерялись, если никто не взял, там леска, она их назад втягивает. Ну, мы так думаем, иначе для чего она? На самом деле мы ни разу не видели.

– А саму рыбу видели?

– А то – конечно.

– Сашка, а ты не того? – Катя хотела сказать «не звездишь», но осеклась: уж очень не подходило слово под обстановку. Он же вон как всё продумал. И ночь, и река, и сказка эта. А она типа такая крутая, ничему не верит. Дурочка, всё испортит только.

– Чего – того? У нас семья за счёт этих рыбок и выжила! – Сашка вдруг завёлся. – И в голод, и в войну, и после. Их так и таскали, каждый год по одной. Продавали, на хлеб обменивали.