На берегах Северной Двины - Денис Владимирович Макурин
Со всеми случился упадок духа. У каждого в груди проснулась память о доме. Я и сам не заметил, как перестал мечтать о промысле и выловленных рыбах. Мне вдруг вспомнились нежные, трогательные берёзки с серёжками, резные листочки, еловые лапы, зеленеющие луга, как бредут по пыльной дороге коровы с выпаса, и каждая подворачивает к своему двору. Ещё мне пригрезились рассеянные за оградой незабудки. Целое море незабудок. Тёплое, живое, волнующееся море. Я вдруг отчётливо вспомнил, как бабушка мне рассказывала, что ангелы, пролетая над землёй, роняют на неё голубенькие цветочки для того, чтобы люди не забывали о небе. Оттого эти цветы и называются незабудками. Я захандрил, из головы всё не выходило: какое оно, наше голубое небо? Я отвернулся ото всех, укрылся одеялом и всё силился вспомнить: какое оно?
Ко мне на помощь пришёл наш купор Буренин Егор Васильевич, он и вывел меня из чувства гнетущей тоски. А всего-навсего Егор Васильевич заставил меня заштопать малицу. Поселившиеся в моём уме отчаяние и безотрадность он отвлёк несложным делом: разговорил меня и показал, как штопать. Сначала я зашил все дыры на малице, затем исправил износившиеся штаны, после этого стал зашивать куртки купора и повара. К концу месяца я уже отремонтировал всю одежду на корабле, а заодно и потрёпанные паруса. По вечерам Афанасий Иванович принялся учить меня грамоте, а наш сказитель Иван Самойлович – изящной словесности. В закромах у капитана нашлась и книга духовного содержания, за время зимовки я дважды прочитал её. С того момента, как Егор Васильевич вложил мне в руку шило и нити, я каждый день крутился, словно веретено, и не отпускал лишь одну мысль: пока крутишься, ты живёшь, а поэтому не видишь, как день прошёл, и думы твои всё время в дело пущены.
Но не все справились с хандрой, не каждый поборол задумчивость. На третьем месяце зимовки наш повар ни с того ни с сего вышел раздетый на мороз. Афанасий Иванович кричал:
– Вернись на корабль!
– Всё, братцы! Нет опоры для души, впереди только мгла!
– Василий Агапович, как же нет, когда ждут младая жёнка и старики родители?!
– Нет, не могу больше! Лучше сгинуть в лютой стуже, чем сидеть взаперти!
– Завтра! Слышишь меня, Василий Агапович, завтра пойдём на промысел, я видел, как вокруг корабля бродил ошкуй[48]!
Но Васька Томилов не вернулся. Не пришёл он и на следующий день. Когда мы его разыскали, он был уже мёртв. Призна́юсь, мы и сами не знаем, отчего именно так случилось, порешили, что от излишних раздумий.
Василия Агаповича мы перенесли ближе к архипелагу, нашли во льдах продув, что делают для выныривания нерпы, и отдали нашего повара морю.
– Далёко от нас Василий Агапович. Теперя уж на дороге, где тишь и благодать, – начал Афанасий Иванович.
– Пошли ж ему, Господи, царство небесное! – проскрипел Егор Васильевич.
Весь наш артельный мир снял шапки, перекрестился, выдохнул горечь утраты, и загудели бородатые поморы прощальную песню. Замолкнув и постояв с минуту в тишине, Афанасий Иванович выступил перед промышленниками, как на корабле, когда мы дрейфовали в тумане.
– Видно, так уж нам Бог показал, Он правит, Он Создатель. Но всякий, кто со мной по морю ходил, знает, что нашей артели всегда хватит сил вернуться домой! Верьте мне! Световой день на прибыль пошёл, завтра мы отправимся на охоту и добудем свежее мясо. Трое из нас возьмут с собой ворона и отправятся на юг искать матёрую землю, – убеждал он нас.
Мореходы качали тяжёлыми головами в знак согласия, перетаптывались с ноги на ногу и готовились занять себя охотой, промыслом, делом.
Внезапно налетел ветер. Небо затянуло свинцовыми облаками, и тут же сделалось темно, словно ночью. Не усели мы вернуться на корабль, как обрушился снежный буран.
Пурга ревела так неистово, будто это нечисть восстала из ада и заголосила на все лады. Острым и ожигающим снегом нам хлестало по лицу, секло по глазам. В считаные минуты следы, что мы оставили после себя, запорошило, и не было никакой возможности отыскать обратного пути. Нам пришлось остановиться, выбрать ближайший широкий торос и укрыться от крутящихся вихрей. Мы споро вымахали руками податливый снег, подбоченились друг дружке и уселись всем гуртом в вырытую яму пережидать непогодицу.
Ветер ходил по Ледяному морю около часа – свободно, без помех, не встречая преград и чувствуя себя полноправным хозяином. Но вдруг он стих, присмирел. В воздухе что-то притаилось и будто бы запахло весной. Падающий снег неожиданно дрогнул, сверкнули молнии, прокатился глухой рокот. Посреди зимы началась гроза, и это было до того удивительное явление, что мы уже не столько укрывались, сколько силились поразглядеть явившееся чудо сквозь пелену снежных вихрей. «Страшен гром, да Бог милостив! – подбадривал нас Афанасий Иванович. – И этому гневу придёт конец!»
Отгремев, гроза откатилась на многие мили, изнову ожила пурга. И снова северный ветер пытал нас два или три часа, которые казались длиннее суток, но всё же к исходу дня он окончательно ослабел, утих, и мы в полутьме вернулись на корабль. Вьюга нас здорово вызудила, но артель сдюжила это претерпение и природное лихо.
ХХVII
После того как травы и ягоды закончились, мореходы, чтобы не заболеть цингой, стали пить свежую медвежью кровь. Я понимал: иначе не выжить! Это питие мне было под силу, но не по душе. Я зажимал нос пальцами и вливал в себя ещё тёплую липкую похлёбку, но потом весь день не мог притронуться к еде. И когда Афанасий Иванович стал помышлять о том, чтобы начать поиски матёрой земли, я незамедлительно согласился отправиться в экспедицию, лишь бы больше не видеть, как следующий ошкуй отдаст свою жизнь и плоть ради выживания артели.
На поиски матёрой земли мы отправились втроём. Весь вечер и до глубокой ночи каждый укладывал скарб, попутно собираясь с мыслями, преодолевая страх и неуверенность. С рассветом, призвав Господа Бога в помощь, мы выдвинулись на юг. Я нёс укутанную клетку с вороном, купор Егор Васильевич
