Баллада о Дарси и Расселле - Морган Мэтсон

Я чуть опустила зеркало заднего вида, провела щеткой по челке. Хлоя оказалась права – она мне была к лицу и очень нравилась, но я еще никогда так кардинально не меняла прическу и пока не успела привыкнуть. Диди и Кэти сказали, что здорово, – я отправила им видео в фейстайме, как только вышла из «Видимых перемен», салона в Стэнвиче, который мне порекомендовала Джиллиан.

В первые несколько дней после того, как я приехала в Стэнвич и познакомилась с Мирабеллой, своей чудаковатой соседкой (через двадцать дней она отчислилась, оставив меня в завидном положении: первокурсница одна в комнате, хотя комендант и предупредил, что во втором семестре мне кого-то подселят), я обратила внимание, что подозрительно часто поглядываю на телефон в надежде увидеть сообщение от Расселла, в надежде, что он забудет про наше соглашение и все-таки свяжется со мной. В первое время его молчание меня напрягало, но не до истерики, скорее в каком-то фоновом режиме. Да и длилось это недолго – слишком много всего происходило.

Нужно было выяснить расписание, обжиться в кампусе, попытаться завести знакомства, выучить правила поведения в столовой и хоть что-то сделать с волосами, которые впервые в жизни столкнулись с влажным воздухом.

А главное – я разбиралась в отношениях со своей мамой. Впервые со времен моего раннего детства мы жили с ней едва ли не по соседству. Нет, все было совсем непросто: наша встреча в аэропорту оказалась не сильно многообещающей. Я совершенно вымоталась, потому что почти не спала в самолете и все пыталась осмыслить последние сутки, проведенные с Расселлом. Мы обе чувствовали себя неловко и натянуто, но потом Джиллиан по собственной инициативе заехала в «МакАвто». Я взяла макмаффин с сосиской, яичницей и сыром, она – макгридл, обе по хашбрауну и кофе. Дальше мы ехали, молча таская еду из пакета, лежавшего между нами. Но это уже было не тягостное молчание. Скорее мы пытались обозначить новые ориентиры.

Поначалу мы раз в неделю встречались в кампусе за кофе, потом к этому прибавились воскресные ужины у нее дома.

– Прямо чистые «Девочки Гилмор», – фыркала Диди. – Часто до носов дотрагиваетесь?

Приходя ужинать, я, понятное дело, познакомилась со своими сводными и даже немного с Энтони (хотя он постоянно уезжал в командировки, часто в Англию, и дома я его заставала разве что в половине случаев). Странное это было ощущение – по сути, познакомиться с нуля с тремя родственниками. Между нами постепенно завязывались родственные отношения – пока мы смотрели кучу мультиков и играли в какую-то заумную настольную игру, суть которой состояла в строительстве железной дороги. Да, у нас все было не так замечательно, как у Расселла с его сводными. Но начало было положено, а это уже немало.

Я знала, что наши с Джиллиан отношения не похожи на обычные отношения матери и дочери – и вряд ли станут таковыми. Но мы постепенно вырабатывали собственный вариант, и, наверное, это было правильно. Дальше очередного кофе, ужина, разговора и сообщения мы не заглядывали. Мостик между нами восстанавливался небыстро, ведь нужно было сделать его достаточно прочным, чтобы он выдержал натиск ветра, если погода испортится снова.

Разумеется, папа тоже принимал участие в моей жизни. Сразу после моего приезда в университет у нас состоялся очень длинный разговор, и я рассказала все без утайки: про автовокзал, Расселла, вертолет, Уайли Сэндерса, гостевой домик и возвращение домой на машине.

Папу это, мягко говоря, не порадовало. Но он немного смягчился, когда ему принесли огромную посылку с мерчем «Ночных ястребов» – в которой помимо прочего лежала записка от Уайли, адресованная «Теду». Папа написал в ответ, поблагодарил, после чего – вот уж никогда бы не подумала – они с Уайли подружились. Виделись несколько раз, когда Уайли приезжал в Калифорнию, ходили в походы и на бейсбол и даже планировали, что папа приедет на выступление Уайли в отель «Уинн».

Мы иногда общались с Монтаной – она присылала мне рекомендации насчет Коннектикута и смешные мемы. Страшно радовалась, что наши отцы сдружились, говорила, что ее папе очень не хватало друга-сверстника. А когда я сообщила ей, что мой папа моложе Уайли на двадцать лет, она просто отмахнулась, назвав это «рок-звездной математикой».

Но у папы не только завязалась дружба с Уайли – он теперь еще и жил не один.

Фотографию он мне прислал в конце сентября: он держал на руках бело-рыжего щенка с приплюснутой мордой и огромными лапами. Оказалось, что щенок из приюта, он снимался в одном из папиных рекламных роликов, папа в него просто влюбился, особенно когда выяснилось, что щенок не намерен следовать ничьим указаниям: для начала он опрокинул столик с закусками, а потом беспардонно слопал все, что с него упало.

Вечером папа забрал щенка домой, стал называть его так же, как и продукт, который они рекламировали, – хотя я дала папе четкие указания, чтобы он этого не делал, а то собака привыкнет. Что, собственно, и произошло, никуда не денешься. В первый момент я хотела устроить скандал из-за того, что мне все детство не разрешали завести собаку, а стоило мне съехать – и вот пожалуйста, однако не устояла перед этой очаровательной мордочкой, заливистым лаем и безостановочно крутящимся хвостом. Он был такой замечательный, а папа присылал мне столько новостей и фотографий, что у меня едва хватило силы воли не потратить все мои сбережения на билет домой, только чтобы немедленно его потискать. Но папа меня заверил: песик никуда не денется и будет меня ждать на Рождество. Три дня назад мы наконец познакомились, и хвостатый Зиртек оказался даже лучше, чем я думала.

Я в последний раз провела щеткой по волосам, положила ее в сумочку. Сердце ровно, негромко стучало в горле. Я не нервничала – я волновалась.

Потому что знала: если за последние часы не случилось какой-то страшной беды, Расселл приедет.

Когда настал октябрь и я впервые ощутила очарование осени в Новой Англии, я продолжала жить с мыслью, что наша договоренность останется в силе. Мы не станем общаться до декабря. Расселл постепенно перестал занимать все мои мысли. У меня появились друзья, по выходным я ездила в Нью-Йорк, выяснила, что обожаю преподавателя социологии и ненавижу статистику, влюбилась в местные бейглы и, сама того не желая, настроила против себя старосту по общежитию, потому что оставила на доске объявлений записку, из-за которой его подруга случайно узнала, что он ей изменяет. Короче, происходило много всякого. Но однажды во вторник, открыв почту, я, совершенно того не ожидая, увидела письмо от Расселла; в теме стояло: «БАЛЛАДА О ДАРСИ И РАССЕЛЛЕ».

Это были слова к песне. Песне про двоих, которые встретились совершенно случайно, узнали друг друга за одну ночь, потом их пути разошлись, но они постоянно думают друг о друге – в основном, сами того не зная, одновременно, на расстоянии во много тысяч миль.

Стихи были изумительные. Я хоть и не слышала мелодию, но от одних только слов слезы навернулись на глаза.

Я тут же позвонила Расселлу, он ответил на втором гудке. И я только в тот момент поняла, как мне не хватало звука его голоса.

С этого начался телефонный марафон, продлившийся всю середину дня (я решила, что ну ее, статистику) и весь вечер – я говорила в наушниках, свернувшись на постели, снаружи темнело, и я далеко не в первый раз радовалась тому, что Мирабелла свалила и мне не приходится расхаживать по двору или сидеть в кабинке в библиотеке. Оказалось, что Расселл все-таки не поехал в Мичиган, мотался между маминым домом в Лос-Анджелесе и папиным в Неваде и писал мюзикл по мотивам «Судна Тесея». А песня про Дарси и Расселла существовала сама по себе – он сказал, что она все время крутилась у него в голове и в конце концов вылилась на бумагу.

Я рассказала ему про новых друзей, про занятия, про разгоревшуюся войну со старостой. Казалось, мы просто подхватили нить прошлого разговора и будто бы снова бродили по Джессу, или ехали в «бронко», или сидели с пакетами хрустящей картошки.

Наконец пришлось разъединиться, мне