Корфу (Собрание сочинений) - Владимир Виленович Шигин

все, чего требовала взаимность, продолжали свой путь по весьма узкой, оледенелой и к стороне пропасти покатой тропинке, где один неверный шаг, сделанный по случаю или неосторожности, мог бы повергнуть невозвратно в неизмеримую пропасть, что с некоторыми и случилось; но одно страдание было все, что могли мы тогда чувствовать, но ни помочь, ни спасти были не в состоянии. Продолжая, таким образом, путь наш по сей роковой тропинке, мы почувствовали, что стали склоняться ниже к отлогости горы; вместо снега и льда глиняное и вязкое подножие останавливало часто шаги наши от бессилия, где непроницаемая мгла или густой туман и мрачная завеса ночи увеличивали еще более трудности и отнимали последнюю бодрость и надежду, единственную утешительницу смертных, найти в будущем какое-либо прибежище и успокоение; но спустясь еще ниже, достигли мы в одной глубокой лощине густого леса около полуночи – это я; сколько же оставалось еще позади меня с такими же опасностями и в такое время; оно принудило многих остаться в самом жалостнейшем положении, и тогда-то россияне должны были собраться с последним своим мужеством, дабы преодолеть природу, в которой имели страшного и непримиримого врага. – Сей дремучий лес учинялся первым прибежищем, где всякий искал своего успокоения, какого только можно было ожидать от сего дикого вертепа, но, по крайней мере, отогрения застывших своих членов; я не говорю уже – подкрепления сил своих, ибо нечем было, да и на ум не шло. Разводили огни; мгла не допускала подниматься курению; дым расстилался по земле, и горечь была несносна. С одним себе спутником я пошел далее, в намерении найти что-нибудь лучшее, – попал в ручей по пояс, меня вытащили, я еще шел, но ужасная темнота и незнание пути наконец остановили меня; я завернул в густоту деревьев, весь мокр, весь в грязи, измучен усталостию, растерзан скорбию, бросился я на сырой мох, но ужасный холод, приводивший всю внутренность мою в содрогание, не позволил мне долго оставаться в таком положении; я вскочил, наломали мы ощупью сучьев, высекли огню, кое-как развели и имели много терпения, чтобы довести его до такого положения, которое бы могло наградить все наши заботы. К нам присоединились и другие товарищи; ибо огонь, как магнит, притягивал к себе всех проходящих и требующих подобного успокоения. Мы усилили огонь, при свете коего нашли множество сухих сучьев и столько отогрелись, что могли скинуть с себя все верхнее платье, дабы, развеся оное по сучьям, очистить его от грязи и высушить. В таких упражнениях протекла остальная часть ночи, и благодетельный сон во все время не появлялся ни на минуту; виденная картина ужаса и страдания и участие, самим принимаемое, совсем отогнали его».

Любопытная деталь. При выходе из альпийских ущелий, авангард встретил двух пасущихся быков. Их тут же убили и освежевали. Каждый солдат и офицер, получив свой кусок мяса, принялся жарить его на штыке или на шпаге, в том числе и сам Суворов. Наконец, поздним вечером 26 сентября русские войска достигли деревушки Иланца, а на следующий день города Кур. Только там армия получила тепло, хлеб, мясо и водку.

* * *

Так завершился беспримерный Швейцарский поход Суворова.

После отдыха пополнения свежими войсками, артиллерией и присоединением остатков корпуса Римского-Корсакова, Суворов двинул свою армию в Баварию на зимние квартиры и ожидая дальнейших указаний из Петербурга. Австрийцы все еще пытались спасти коалицию. Старого фельдмаршала наградили высшим австрийским орденом Марии Терезии I степени, но это никакого впечатления на него не произвело.

Эрцгерцог Карл пытался «усовестить» Суворова:

– Вы должны помнить об обязанностях искреннего и верного союзника и продолжить совместные боевые действия!

– Я послал курьера в Петербург, увел на отдых свою армию и не предприму ничего без повеления моего государя! – четко и ясно ответил ему фельдмаршал.

Посмертный портрет

Вскоре он получил рескрипт о разрыве союза с Австрией и возвращении армии в российские пределы. К рескриптам была приложена копия письма Павла императору Францу: «Видя из сего, что Мои войска покинуты на жертву неприятелю тем союзником, на которого я полагался более, чем на всех других, видя, что политика его совершенно противоположна Моим взглядам и что спасение Европы принесено в жертву желанию распространить Вашу Монархию, имея притом многия причины быть недовольным двуличным и коварным поведением Вашего министерства… Я… объявляю теперь, что отныне перестаю заботиться о Ваших выгодах и займусь собственными выгодами Моими и других союзников. Я прекращаю действовать заодно с Вашим Императорским Величеством».

После этого армия эшелонами двинулась из Аугсбурга в Россию. 28 октября фельдмаршал Суворов был возведен в звание генералиссимуса с воздвижением ему памятника в Петербурге.

«Побеждая повсюду и во всю жизнь нашу врагов отечества, – писал император Павел, – недоставало вам одного рода славы – преодолеть и самую природу. Но вы и над нею одержали ныне верх… Награждая вас по мере признательности Моей и ставя на высший степень, чести и геройству предоставленный, уверен, что возвожу на оный знаменитейшего полководца сего и других веков».

Глава шестая

Возвращение победителей

22 декабря в Мессине Ушаков получил высочайший рескрипт, коим повелевалось всему русскому флоту возвратиться в Черноморские порты, забрав с собой не только войска, которые находились в Корфу, но и гренадерские батальоны Волконского.

Итак, в канун Рождества 1800 года, покинув Италию, Ушаков привел свою эскадру на Корфу. Военные действия русского флота в Средиземном море на этом закончились.

Последующие шесть месяцев пребывания на острове были для наших моряков временем сплошного триумфа.

Жители освобожденных островов буквально соревновались в изъявлении признательности своим освободителям. Старшины Корфу вручили адмиралу почетную грамоту, озаглавленную: «Освободителю и отцу нашему», а также меч с алмазами и надписью: «Остров Корфу адмиралу Ушакову». Кефалонские депутаты привезли выбитую золотую медаль с надписью: «В знак спасения Ионического острова Кефалонии». Такую же медаль с изображением легендарного Одиссея вручили и от Итаки. А жители Занте передали дорогой щит с изображением подвигов адмирала и золотой меч с надписью: «Остров Занте избавителю своему Ушакову».

Но награды наградами, а остальное время адмирал занимался починкой кораблей и судов, налаживанием управления на Ионических островах. Корфиоты не слишком желали независимости, сколько покровительства России. Тут был свой резон. О какой независимости можно говорить, когда по всей Европе кипит война и неизвестно, когда кончится. В столь яростной схватке гигантов маленькому государству просто не выжить, а потому лучше найти себе могущественного покровителя. Но кто же может быть лучше для местных греков, чем единоверная Россия, на деле