Плавучий мост. Журнал поэзии. №1/2019 - Коллектив авторов

Зазубренным краешком крынки

Подлесок над полем рябой.

Пространство меж мною и Богом,

Предательски мёртв Интернет,

Антенна замерзшего стога

Останется худшей из бед

Во время ночной непогоды,

А утром – на русский авось —

Изменятся лики природы,

Войдёт неожиданный гость.

Не ангел, но бел от метели,

Не бес – но с лучинкой в глазах!

Мы с ним поболтаем без цели,

Приятельски, при образах.

Закусим и выпьем немного,

Утешимся речью живой…

Пространство меж мною и Богом,

Пространство меж Богом и мной.

Жук

Уленшпигель – стог… Нашпигован луг,

Как рагу-пирог, бабочками вьюг.

В сонном серебре вечер сыромят,

Лёгкое амбре полевых маслят.

Нервное ведро, в коем пескари…

Выдрами Дидро – мысли-пузыри.

Шёлков и лощён, таборен костёр —

Не зубами «щёлк» – пламя распростёр.

Дятел – долото, лотосом луна,

Бочками лото сели жабы на…

Или скачут по… образуя круг.

Жук Эдгара По – золотистый жук!

Мельница молитв – храм над речкой хром.

Жук, однако, прытк, расслоён, как ролл,

Крыльями вразлёт, будто автожир.

Сам себе пилот, сам и пассажир.

Оригами

Валун, как волхв, но не на перепутье, а там, где холм подстёгивает устье.

Подпасок-холм, коньячная звезда настояна глазами очевидцев —

Обычных ротозеев и провидцев… Она за тучи прячется, когда

Поэты намозоленными ртами её, как снег, пытаются поймать…

Пришествие фигурок оригами: деревья, как скрипучая кровать.

Придирчивы бумажные сороки, подрезанные хвостики зайчат

Дрожат в кустах, сугробы-лежебоки, в них снегири мелькают и мельчат.

Как молоко, что сцежено сквозь марлю, повисла изморозь на

                                       ветке под окном

Струною на гитаре Боба Марли и шелестит обрядным серебром.

Бумажное теплей, чем ледяное… Так Герда поседевшая моя

Устроила уставшею рукою мне сердце из никчёмного сырья.

Гербарий

Луг обесплужен… В полумгле,

Как рукомойники, скворечни.

Хрестоматийное приречье.

Гербарий листьев – на стекле.

Над помертвением пруда —

Гербарий листьев, планетарий:

Комета, южная звезда,

Луна раскосая… Гербарий

Листьев… Юный снег

Подёрнул пастбища, кладбище.

Гербарий листьев человек

Принёс в холодное жилище.

Расположившись у стола,

Он ворошил пасьянс извечный,

Пока докучливая мгла

Не потушила в доме свечи.

Ту

Полулунен, хрустящ, будто крекер, под ногою смолистый сучок,

На опушке разлапистый ветер тянет вербу, как долгий смычок

Ростропович. Трава-расторопша торопливо заварена в чай,

Желчь в душе, пожелтевшая роща, почерневшая с горя печаль

Пашни. Выбрит седыми клоками тем же ветром ошпаренный луг.

Грач на камне сидит – Мураками, шмель летит, словно маленький Мук.

Машет время, как мама платочком, провожая меня до могил,

Тонут гуси тонической строчкой, погружается родина в ил.

Ожидаете? Вспомню о рыбе… Нет, не будет вам рыбы уже…

Я парю, как раскольник на дыбе, птицей ТУ – над землей Ле-Бурже.

Ау

Я заблудился во Вселенной.

Ориентируясь с трудом,

Ищу по звёздам нощно, денно

Родную землю, квантодром.

Соринкой пляжа, каплей моря

Отчаянью наперекор,

Иллюминаторы зашторя,

Гляжу в уставший монитор

На межпланетные системы.

Пятьсот одиннадцатый год…

Я составляю карты, схемы,

Грызу замёрзший кислород.

Черчу. Пульсируют квазары.

Я в коридоре 2МЕ.

Лишь мяч, скользящий по спортзалу,

Напоминает о Земле.

Однажды в детстве я терялся

В голографических лесах,

Я маму звал: я испугался,

Увидев звёзды в небесах.

Цифрует спектры усилитель.

Моя окончена игра…

Души мятущейся губитель —

По курсу – чёрная дыра.

Гетера

Прибыл сюда не затем, а по торговым делам…

Симонид Кеосский

Среди портовых лупанарий, пришвартовавшихся дикрот

Гетера (заросли азалий, предвосхищающие грот)…

Я прибыл из Александрии с поклажей зноя на плечах,

И, чтобы вы ни говорили, нет обходимости в речах,

Когда есть спинтрии… Свыкаясь с непослушаньем ног своих,

Я к ней приблизился, алкая. Желанье плоти – для двоих.

Под сводом гулких лупанарий, где, мозаичен, бродит Вакх,

Ссыхалось сердце, как гербарий, шурша на разных языках.

Наутро, выплатив денарий, что было щедро и всерьёз,

Я уплывал от лупанарий с глазами, влажными от грёз.

Потом опишет Плиний младший Помпеи гибель, а пока —

Чем парусила стлатта дальше, тем уязвлённее тоска

Была по Лесбии… В Египте (загадка Сфинкса) я решил:

Любовь – соитие событий, усекновение души.

Преображение

Преображение рожна – сухой берёзы над обрывом…

Песок улиточного дна сверкает жемчугом фальшивым.

Простор осунулся, обмяк. Оруженосное бренчанье

Звёзд, обходящих бивуак листвы размокшей, не случайно.

Прогнивший паровый паром везёт по берегу полвека

Деревья (серым на сыром), ветлу и наважденье снега.

И незапятнан, и распят лес на задворках холмогора,

Дырявый с головы до пят, сродни прерывистому взору…

Глухой зимы тетерева на осень смотрят оловянно,

Как ёж, игольчата трава, лощина призрачно-туманна.

Свинцовой гирей на весах – всё очевиднее давленье —

Слоится туча в небесах… Таится светопреставленье

Осенних бурь и непогод в угоду страстному терзанью

Души моей: добраться вброд до дома с белою геранью.

Донос

Закупорен в недрах российской зимы,

Забит в разветвлённые щели кормы

Колючею паклей – не высунуть нос,

Пишу на снегу чрезвычайный донос.

Его содержанье обидно на вид,

Поскольку обида во мне говорит,

Как шапка на воре, горит, а воров

В округе – не хватит ни шапок… Ни дров

Топить (минус тридцать) белёную печь,

Где снег в чугунке оседает. Сиречь

Донос мой. И вот