Солдаты СВО. На фронте и в тылу - Михаил Иванович Федоров
Я слушал маму сержанта и боялся перебить.
Наталия Патиковна:
– Они ехали до Россоши, а из Россоши их на машинах снова отвезли на Валуйки. Там они получили оружие, какое сдали в декабре. Свое снаряжение там. Что-то купили. И попали на Украину. Я с ним общалась, когда можно было. Он звонил, буквально минута: «Мам, я жив-здоров». Все. Я даже не знала, в каком он месте. Последний раз общалась 18 февраля. Это была суббота. Он позвонил и сказал: «Мам, не жди дня четыре-пять. Я ухожу на задание». Мы с ним договорились, я говорю: «Саш, я же понимаю. Ты устанешь сильно, или что-то чего-то, ты мне пришли, смайлик, я буду знать, что ты жив»… А в воскресенье с утра поступили уже первые раненые из нашего взвода.
– Там знакомые были?
– Нет, но с женами в чате же общаемся… Звонил мальчик из госпиталя и сказал: «Мама, я жив. У нас раненые, и погиб командир». Кто же знал, что это погиб Саша…
Мама замолчала.
Помолчав:
– Я сначала подумала, ну, командир роты погиб. Я даже не подумала, что сын… А мы начали обзванивать. То есть воскресенье, понедельник мы искали по госпиталям. Саша не числился.
– По каким госпиталям?
– В Белгород звонили, они и в Валуйки звонили. На сайте же есть эти госпитали. И их обзванивали: поступил – не поступил. Поступил – не поступил. Там: в списках нет таких.
Что-то перебарывая в себе, продолжила:
– Ну, а 20 февраля здесь Сашин друг позвонил другому другу и сказал, что да, он погиб… Я его сам, – ну, как сказать, – упаковывал… 20-го я еще не знала, что сын погиб, а уже весь район знал, а я не знала, – голос Наталии Патиковны задрожал. – 22 приехали родные и сказали мне…
Снова молчала.
Сержант Шипилов
– С этого момента… И дали три недели, пока вся эта процедура. Пока приедет представитель части. Хоронили 15 марта… Награжден орденом Мужества за этот бой… Попал он. У Саши осколочные ранения серьезные, он погиб сразу. Попали под сильнейший обстрел, но точно… В селе Площанка[1] Луганской области… В извещении так написано… Вот и все…
Захотелось побольше узнать о селе, где непременно должен быть установлен памятник погибшим русским воинам и среди них – сержанту из Верхнего Мамона Шипилову.
– А похоронен…
Наталия Шипилова:
– Здесь, в селе, рядом с отцом и с дедом… В общем, не посрамил своих дедов. Дед по линии отца погиб 21 апреля в 1945 году в Германии. Был командиром… По моей линии дед был защитником Москвы, погиб в Наро-Фоминске в 1942 году… Так что сын, как он хотел десантником, так и остался десантником… Конечно, когда он уходил, он сказал: «Мам, я вернусь. Не верь никому, я вернусь». Вот получилось, что обещания своего не сдержал…
Мы говорили.
Шипилова:
– А вообще, он был какой? Он не был злобным. Завистливым. У него куча друзей. Поэтому на похоронах столько народа было. Я вообще даже не ожидала такого. Люди звонили, даже незнакомые, которых я даже не знаю. Поддерживали морально, материально помогали. Соседи не отходили. Плакали: «Ой, на глазах у нас рос». Отовсюду приехали. Даже из Москвы приехали на похороны друзья. Вот такие дела…
– А что рассказывают сослуживцы?
– А они еще не выходят на связь. Они вот так же, как мой Саша, позвонят: «Жив-здоров». Позвонят. У них с 19 февраля погибло 43 человека. Не от пуль погибло, а от осколочных. Ничего они не говорят, потому что разговаривать нельзя. Только кое-как сообщают своим женам и матерям, что «жив-здоров». А мы радуемся, что живы и здоровы.
– Взвод наш, воронежский…
– Получается, да. Там из Калача, из Богучара, из Верхнего Мамона. Из Таловой, ну все наши. Из Борисоглебска ребята. Это получается, что вот этот взвод полностью наши, воронежские… Когда закончится все это, приедут и узнаем… Что и как…
3. Мировой парень
– Он отзывчивый… Если кто-нибудь когда-то попросил, соседи, он никогда никому не отказывал, – говорила Наталия Патиковна, поглядывая на уголок сына на столике. – Он даже пожертвует, дома чего-то не будет делать, но пойдет к соседу поможет. Он вот такой. Но от меня скрывал. В плане каком? Он же не скажет: мам, тяжело. Он: мам, все нормально. Тут у него все хорошо. Он одет, обут. Выспался, никаких проблем у него нет. Собираются же туда волонтеры. Я: «Может, тебе передать?» – «У меня все есть». – «Но, может, что-то передать?» – «Ну, если что, так это любимых моих сигарет». И все, больше он никогда ничего не попросил у меня или когда-то пожаловался – у него что-то болит. А если ему: «Саш, там сказали…» – «Мама, это паникеры. Не слушай никого, это паникеры». И не возмущался. Наш глава говорит: «Это единственный с района, скольких он отправлял, который не ругался, не возмущался, молча пришел с военным билетом и пошел». Вот когда он уезжал первый раз на Украину, стоим у КПП, прощаемся, я: «Саш, ну, может, я съезжу в военкомат». Он головой покачал: «Мам, не позорь ты меня. И себя не позорь. Я что, инвалид?»
– Ведь кто-то: давление, сердце болит, ухо не слышит…
– Этого никогда. Он молча поднялся и пошел. Положил в рюкзак что там надо, кружку-ложку, как говорится, и пошел. А о нем отзывы хорошие и по Чечне. Я видела командира роты, это они еще в Абхазию ездили. Он сказал: «Сейчас мы съездим, и я всех ребят отпущу в отпуск». Ну, а как раз взорвали правительство в Чечне, и сразу их туда кинули. Я, конечно, плакала, я ему говорила: «Зачем ты едешь? Что мне делать, я больная». А он говорит: «Мам, а какими
