Под сенью храма - Константин Васильевич Беляев
И потекли на стол епископа жалобы, заявления, прошения, грязные анонимки: переведите, избавьте, уберите, освободите и тому подобные просьбы. Батюшка-де наш разбойник, грубиян, вымогатель, прелюбодей, стяжатель, сосуд гордости, разжиревший боров, интриган. Помимо личных оскорблений, анонимные письма нередко содержали угрозы. Они адресовались непосредственно настоятелю.
Бывало, во время службы отец Симеон раскрывал записочку о поминовении усопших и вместе с вложенным в нее рублем находил такую надпись:
«Помолись за упокой новопреставленного протоиерея отца Симеона».
Или: «Если через три дня не уберешься, считай себя новопреставленным».
Однажды такая записка попала в руки диакону, и он, не дав себе труда подумать над ее содержанием, во всеуслышание провозгласил имя отца Симеона в молитве за упокой.
Найти авторов жалоб и анонимок было невозможно. В этом я убедился на следующий же день после приезда. Все лица, вызванные мною для разбирательства, отказались от подписей, стоявших в письмах, адресованных владыке. Беседовать непосредственно с членами церковного совета было преждевременно.
Отец Симеон находился в крайне расстроенном состоянии из-за несправедливых нападок на него прихожан. Я попросил у него хотя бы одно письмо или записку, содержащую угрозу, которую он получил непосредственно. Ни одной записки не оказалось: все они исчезали с непостижимой быстротой и таинственностью.
— Только вчера я дал такую записку Софье Андреевне, — суетился отец Симеон.
Софья Андреевна клялась, что на минуточку отдала записку Надежде Ивановне, а та передала ее Марье Сергеевне и — конца отыскать не удавалось. Записочки бесследно исчезали.
Первый день провел я у отца Симеона. Встречался с членами церковного совета: все они были молчаливы, предупредительны и охотно давали всякого рода пояснения. Ночь провел также у настоятеля. Отец Симеон к исходу дня несколько успокоился и с грустью завел разговор о переводе его в другой приход.
— А куда?
— Куда-нибудь, — махнул рукой старик.
— А ведь там будет то же, — предупредил его я. — Воровства вы и на новом месте не допустите.
После этого отец Симеон затих и долго, ворочаясь с боку на бок, вздыхал.
На следующий день я ходил по городу, пытаясь отыскать жалобщиков по указанным адресам. Но и эта попытка оказалась безуспешной. Даже если совпадал адрес, жалобщика не оказывалось дома.
Вечером я собрал в церкви всех членов церковного совета, кроме настоятеля. Ему я посоветовал на заседание не приходить.
К членам церковного совета я обратился с речью.
— Владыка послал меня к вам сказать следующее. Ни один порядочный человек из прихожан не напишет ни одной жалобы или анонимки на отца Симеона. Откуда исходят жалобы, владыка хорошо осведомлен. Вот почему я обращаюсь только к вам: нас здесь шестеро и постарайтесь уберечь в тайне то, что я скажу, дабы враги церкви не воспользовались ею. Итак, у меня в руках ваши регистрационные карточки. Едва только будет получена еще одна жалоба на отца Симеона, независимо от того, кто ее написал, как владыка тотчас перекрестит ваши регистрационные карточки и ни один из вас не будет допущен к свечному ящику иначе, как на правах прихожанина, покупающего свечу. До свидания.
Я поклонился и медленно направился к выходу. Вдруг за спиной кто-то негромко спросил:
— А отец Серафим? Что же сказал о нем владыка?
Отец Серафим был претендентом на место настоятеля.
— О нем не беспокойтесь, — небрежно ответил я и вышел.
Мысленно я поблагодарил того, кто невольно раскрыл мне главного участника заговора против ни в чем не повинного старика-настоятеля.
Я тотчас отправился в дом к отцу Серафиму и, вызвав его в коридор, таинственно зашептал:
— Говорю только вам, по секрету. Владыка сказал о вас так: если этот сукин сын напишет еще одно пакостное слово об отце Симеоне, я его вытряхну из рясы. И от себя предупреждаю: заготовлен на вас указ: если появится еще хоть одна жалоба из прихода, в тот же день будете переведены в самый отдаленный приход.
Я оставил отца Серафима онемевшим от страха и, не попрощавшись, ушел.
Собравши свой дорожный чемоданчик, я покинул отца Симеона. Он снова расстроился.
— Что же теперь будет? Как вести себя, голубчик? — с мольбою в голосе обратился ко мне старик.
— А разве вы не замечали, как бывает в жизни. Набросится на вас собака, и если вы будете от нее отбиваться, она будет провожать вас лаем до тех пор, пока сама не устанет или не сообразит, что забежала слишком далеко. Если же вы спокойно будете продолжать свой путь, не обращая внимания на лай целой стаи, собаки брехнут по разочку и перестанут. Вот так же и с анонимками следует поступать: получили — и в печь. И виду не подавайте, что вы их читали, что вы расстроены. Когда же вы, волнуясь, сообщаете содержание писем своим знакомым, ищете защиты у них и сочувствия, авторы письма торжествуют, письмо, дескать, попало в цель. И радость по этому мерзкому поводу подогревает анонимщиков на еще более грязные выдумки. Плюньте на них! Это самое верное, что можете вы сделать!
Да, в ту пору советовать отцу Симеону было легко: сам-то я не был мишенью для анонимных писем и жалоб. А теперь? Какую сплетню-жалобу пустила про меня «бандитка»?
26 июня
Ольга Ивановна принесла на подпись отчет за истекший месяц. Она давненько не приходила. Не сделала этого и после приезда ревизора. Видимо, результаты нашей беседы с отцом Николаем ей были хорошо известны. Стремясь поставить на колени, она старалась меня не замечать.
В отчете значилось, что получено дохода за месяц 213 рублей. Расход подведен под эту сумму, и остатка наличных денег в кассе не числилось. Однако мне было известно, что доход составил 1815 рублей и что деньги осели в кармане церковного старосты. Ольга Ивановна устремила на меня свои строгие ясно голубые глаза и ждала подписи. Ни тени смущения, ни грани стыда я не прочел в этом взгляде — одна ничем неприкрытая наглость и властность. Отложив отчет в сторону, я сообщил ей, что на этой неделе поеду к владыке и лично доставлю ему отчет.
Она была подготовлена
