Сталин. Том 2. В предчувствии Гитлера, 1929–1941 - Стивен Коткин
Кроме того, диктатор не спускал глаз с Михаила Калинина, пользовавшегося большой популярностью из-за своего крестьянского происхождения и роли церемониального главы государства (председателя ЦИКа)[287]. На заседаниях Политбюро Калинин время от времени позволял себе голосовать против Сталина (например, в случае закрытия столовой Общества старых политкаторжан). Орджоникидзе как глава партийной Контрольной комиссии получил из архивов царской полиции материалы о том, что Калинин, как и Ян Рудзутак, находясь в заключении, выдавал других товарищей из рядов подполья, которые тоже были арестованы[288]. После этого лица, обвиненные в принадлежности к сфабрикованной Трудовой крестьянской партии, в тюрьме давали показания о том, что намеревались включить Калинина в новое правительство. Молотов не решался обнародовать это признание. «Что Калинин грешен, — в этом не может быть сомнения, — утверждал Сталин (23 августа), стремясь сузить Калинину возможности для своеволия. — Обо всем этом надо обязательно осведомить ЦК, чтобы Калинину впредь не повадно было путаться с пройдохами»[289].
Проявляя заботу о своей личной власти, Сталин занимался и вопросом о финансировании индустриализации. «Нам остается еще 1–1,5 месяца для экспорта хлеба: с конца октября (а может быть и раньше) начнет поступать на рынок в массовом масштабе американский хлеб, против которого нам трудно будет устоять», — предупреждал он Молотова (23 августа). — «Еще раз: надо форсировать вывоз хлеба изо всех сил»[290]. Сталин требовал продавать хлеб, несмотря на то что мировые цены на зерно в 1929 году упали на 6 %, а в 1930 году — еще на 49 %. (Во многих странах скапливались запасы хлеба, эквивалентные его годовому экспорту.) При этом цены на промышленное оборудование оставались более или менее стабильными, вследствие чего в 1930 году для ввоза одного станка нужно было вывезти вдвое больше советского хлеба, чем в 1928 году[291]. «Найдутся мудрецы, которые предложат подождать с вывозом, пока цены на хлеб на междун[ародном] рынке не подымутся „до высшей точки“, — предупреждал он Молотова в письме от 24 августа. — Таких мудрецов немало в Наркомторге. Этих мудрецов надо гнать в шею, ибо они тянут нас в капкан. Чтобы ждать, надо иметь валютн[ые] резервы. А у нас их нет… Словом, нужно бешено форсировать вывоз хлеба»[292].
В итоге СССР вывез чуть более 5 миллионов тонн хлеба при средней цене всего 30 рублей за тонну (вдвое меньше, чем в 1926 году); это дало стране 157,8 миллиона инвалютных рублей, что немногим превышало 80 миллионов долларов[293]. Но если советский хлеб в 1928 году фактически не был представлен на мировом рынке, то еще до конца 1930 года доля Советского Союза на этом рынке превысила 15 %[294].
Сталин по-прежнему утверждал, что экономические проблемы в капиталистическом мире лишь усиливают зависимость Польши, Финляндии и Прибалтийских государств от империалистических держав, которые рассматривают эти страны как плацдармы для нападения на Советский Союз. На самом деле польское правительство втайне ответило отказом на настойчивые призывы украинского националистического движения в Польше напасть на Советский Союз, судя по всему, находясь под впечатлением от советских военных мероприятий на границе[295]. Тем не менее Сталин предупреждал Молотова о вероятных провокациях со стороны Польши и Румынии и о польской дипломатии. «Поляки наверняка создают (если уже не создали) блок балтийских (Эстония, Латвия, Финляндия) государств, имея в виду войну с СССР, — писал он 1 сентября 1930 года. — Чтобы обеспечить наш отпор и поляко-румынам, и балтийцам, надо создать себе условия, необходимые для развертывания (в случае войны) не менее 150–160 пехот[ных] дивизий, т. е. дивизий на 40–50 (по крайней мере) больше, чем при нынешней нашей установке. Это значит, что нынешний мирный состав нашей армии с 640 тысяч придется довести до 700 тысяч». В противном случае, полагал Сталин, «нет возможности гарантировать… оборону Ленинграда и Правобережной Украины»[296].
Логика заговора
Больше всего в доставлявшихся Сталину на юг пакетах было донесений ОГПУ о заговорах и соответствующих протоколов допросов. Были осуждены тысячи специалистов[297]. Сталин из Сочи инструктировал Молотова распространить среди членов ЦК новые «показания», выбитые из служащих двух ведомств (продовольственного треста и статистического управления). В тот же день, давая запоздалый и косвенный ответ на убийственную докладную записку Пятакова о состоянии государственных финансов, Сталин написал Менжинскому, потребовав от него отчета о «борьбе» со спекулянтами[298]. Также он писал Молотову: «…обязательно расстрелять десятка два-три вредителей» из наркомата финансов. Он хотел связать их с правыми, добавляя: «Нужно обязательно расстрелять всю группу вредителей по мясопродукту, опубликовав об этом в печати»[299]. «Правда» (3 сентября) прилежно сообщила об арестах видных специалистов. Затем начались и казни.
Частным образом Сталин признавал, что все это делается в воспитательных целях. «Между прочим, — писал он Молотову о процессе якобы существовавшего Союзного бюро ЦК РСДРП (меньшевиков), — не думают ли господа обвиняемые признать свои ошибки и порядочно оплевать себя политически, признав одновременно прочность Советской власти и правильность метода коллективизации? Было бы недурно»[300]. Присутствовало и желание найти козлов отпущения: 13 сентября он писал, что «вредители» из наркомата снабжения планировали «вызвать голод в стране, спровоцировать волнения среди широких масс и тем самым способствовать свержению диктатуры пролетариата»[301]. О расстреле 48 «вредителей рабочего снабжения» было объявлено в «Правде», а ОГПУ сообщало об одобрительном отношении к этим приговорам со стороны рабочих и о неодобрительном — со стороны интеллигенции («В царское время расстрелы тоже были, но это были единичные случаи, а теперь смотрят на людей, как на собак»)[302]. Также Сталин составлял инструкции для процесса по делу Союза освобождения Украины с участием 45 подсудимых: писателей, богословов, филологов, школьных учителей, библиотекаря и медиков, — который был проведен в Харьковском оперном театре. «Мы не должны скрывать прегрешения наших врагов от рабочих, — писал он руководству Советской Украины. — Кроме того, пусть так называемая „Европа“ знает, что репрессии против контрреволюционной части специалистов, пытавшихся отравить и заразить пациентов-коммунистов, совершенно оправданны»[303].
Казалось, что вредителями кишит вся страна, включая и командование Красной армии: 10 сентября 1930 года Менжинский послал Сталину протоколы допросов, уличавшие Тухачевского и других высокопоставленных военных в заговоре против режима[304].
Тухачевский был снят с должности начальника штаба и отправлен командовать Ленинградским военным округом. Личность этого бывшего дворянина, вращавшегося среди особ из царского Генерального штаба, хотя сам он никогда не учился в Академии Генерального штаба, вызывала противоположные оценки. Многие говорили, что он «умный,
