Стёжки - Эльжбета Чегарова

Номенклатурные дома строились для высших слоев советского общества и отличались улучшенными характеристиками. Рядовые сталинки проектировались под общежития или коммунальное заселение. Встречались и комбинированные, или «ведомственные», дома.

В этом смысле интересен пример нашего дома (ул. Полярников, 12). Основной корпус дома предполагает «коридорную» планировку, в квартирах маленькие кухни. Фасад здания скромно украшен профильным карнизом. Дом возводился ведомством Октябрьской железной дороги, и квартиры предназначались для рядовых рабочих – передовиков производства. Одна парадная была отведена под 10 директорских квартир с улучшенными характеристиками (с просторными кухнями, а две квартиры даже с выходом на собственные террасы), и это заметно в архитектуре торцевой башни, замыкающей основной корпус: здесь появились массивные колонны и высокий бельэтаж, отведенный под нежилые помещения.

В 90-е годы спрос на сталинки был чрезвычайно высок: это лучшее жилье постройки советского периода. В наше время с появлением строений бизнес- и премиум-класса востребованность сталинских домов упала, однако и сейчас жилье в сталинках остается дорогим и престижным.

Когда я видела их тем летом, детей было семь или восемь. Старшие выглядели ребятами, но чем младше, тем более зверятами. Последний постоянно торчал в окне (его не выносили на улицу) и не умел разговаривать. Он стоял голый с пустыми глазами и мочился на стекло. Фотография этого окна могла бы стать отличной киноафишей к рассказу Стивена Кинга «В полумире ужаса».

Мама нашла пожилую учительницу, которая согласилась меняться. Из окон нашей половины был вид на яблони и клубнику, а биотуалеты в то время уже продавались. Мама с Севой и бабушкой Паней переехали на Полярников. Маме было сорок семь, Севе шестьдесят четыре, бабушке семьдесят шесть – до этого они ни разу не жили в коммунальных квартирах. И вот пришлось.

61

В советское время торговля считалась делом если не постыдным, то непочетным. Пропаганда рисовала образ продавца с нескрываемой брезгливостью (работник за прилавком в кинолентах тех лет непременно осуждался или высмеивался), обыватели в условиях планово-распределительной системы понимали: хочешь мяса – дружи с мясником. Кто не мог (или не хотел) следовать этому правилу, презирал представителей торговли как класс.

Шифоньер – шкаф для одежды. Чем отличается шифоньер от шкафа? Шкаф может быть книжным, аптекарским или посудным – каким угодно, а в шифоньере хранится только белье и одежда. Французское chiffonnier переводится как «шкаф для тряпок». До XV века одежду хранили в сундуках, пока кто-то не придумал поставить сундук на бок – эта гениальная идея подарила человечеству распашной шкаф.

Несмотря на то что в нашей семье продавцы приравнивались к торгашам, махинаторам и прочим евреям (видимо, из-за громкого дела Фельдмана и Фишмана), мама прилавка не стеснялась и даже гордилась. Она всегда заявляла, что профессию свою любит, потому что работает среди людей. Особенно ей льстил факт собственной биографии – двадцать лет на одном месте. (Страшное слово ОБХСС мы слышали с детства. Работники торговли всех рангов, от низших до высших, боялись отдела по борьбе с хищениями социалистической собственности как огня. Сколько их было за двадцать лет в мамином кафе, директоров и сменщиц, отправленных за решетку? Не сосчитать.)

Ждановский шкаф – легендарный трехстворчатый шифоньер производства ленинградской судоверфи им. Жданова. Средняя дверка гардероба была украшена зеркалом. Практически в каждой семье имелся такой шкаф, в белье на глубоких полках советские люди прятали деньги.

Покупатели отвечали взаимностью. Поход в кафе-мороженое для семьи был праздником, жители из соседних домов становились постоянными покупателями. Вчерашний сорванец, который прибегал с подаренным полтинником за шариком пломбира, сегодня угощал девушку кофе глясе, а завтра приводил детей.

Таким выросшим на глазах мамы был Толик. Когда-то его баловали мороженым старенькие родители (поздний ребенок), теперь он заходил пропустить рюмочку после работы. Сначала умер отец, потом заболела мать. Когда ее не стало, Толик запил по-черному. С завода погнали, оставшиеся после родителей предметы быта, которые можно было продать, быстро иссякли. В 28-метровой комнате остались деревянные кровать и круглый стол. Ждановский шифоньер с разбитым зеркалом подчеркивал диссонанс между огромным помещением и сиротской обстановкой.

Вторую комнату в квартире занимала строгая женщина-судья. Она не раз угрожала соседу выселением, такой исход ей был выгоден, как ни крути. Толик сбега́л в «мороженицу» и делился горем с буфетчицей. Мама его жалела, одалживала деньги, милицию не вызывала, когда он засыпал в углу, пугая детей, и однажды придумала, как ему помочь.

62

Толик согласился ехать в Купчино не глядя. Разве бывает что-нибудь хуже судьи под боком? Обмен был выгоден для всех сторон – наша неликвидная комната превратилась в хоромы (десять метров в «корабле» обменяли на двадцать восемь метров в сталинке!), Толик спас свою жизнь и разбогател на пятьсот долларов. По старой памяти он заглянул как-то к маме в «мороженицу», рассказывал, что с новым соседом они ладят, но пожаловался, что Серега Петров ведет себя развязно и иногда спит на его диване после совместной попойки.

Я к этому времени нашла обмен для нашей коммуналки на Энгельса – за трехкомнатную квартиру давали две однокомнатные. Это была большая удача, потому что однушки были в цене (любые, главное, что это уже ОТДЕЛЬНАЯ квартира), а трешек хоть отбавляй. Мы взяли хрущевку на Таллинской, соседи переехали на юго-запад. Они не могли поверить своему счастью. Когда мы созванивались узнать, как дела или поздравить с праздником, Антонина Александровна непременно плакала. Потом Николая Ивановича сбила машина с федеральным номером (это случилось в парке, он ежедневно выходил на велопрогулку, чтобы поддерживать здоровье), и старики совсем сдали.

Судья, расставшись с мечтой завладеть комнатой Толика даром, предложила нам за нее однокомнатную квартиру своих родителей. Мы ее передали маминым соседям – обмен получился вовсе не равноценным (у них была комната одиннадцать метров, и они еще имели наглость снять с себя расходы по переезду), но в результате этих комбинаций мы наконец вырвались из коммунальных зависимостей и решили квартирный вопрос.

Мама с Севой переехали в однокомнатную квартиру на Таллинскую, мы с сестрой – в двухкомнатную на Полярников.

Мы сразу же побелили потолки, переклеили обои и накрыли стол – в двадцать шесть лет у нас была собственная квартира!

63

Мы были молодые, влюбленные, и почему-то мне кажется, что всегда светило солнце. Я даже пошла учить английский (государство открывало границы, а мир избранных после Индии все так же оставался