Все под контролем - Том Саттерли

Отчасти нежелание говорить о последствиях Могадишо объяснялось нежеланием показаться слабонервным или «менее мужественным» в гипертрофированной альфа-самцовой культуре Подразделения. Столько сил было потрачено на то, чтобы доказать, насколько я крут и вынослив во время отбора и курса боевой подготовки операторов, что я был удивлен тем, что воспринимал как слабость, как «брешь в броне». В конце концов, разве вся суть моей подготовки не в том, чтобы подготовиться к войне?

Однако нежеланию обсуждать эмоции, которые я испытывал, способствовало не только личное смущение или то, что мои товарищи по группе могли счесть меня слабым звеном. Существовало негласное правило, что признание в наличии проблем с психическим здоровьем, особенно если они связаны со службой, может привести к тому, что оператора вышвырнут из Подразделения.

Я понимал причину этого. Командование в первую очередь обязано обеспечивать работу Подразделения как единой структуры, а не как отдельных солдат. Отчасти это объяснялось тем, что группа должна рассчитывать на то, что каждый ее сотрудник выполнит свою часть работы, не колеблясь и не совершая ошибок, а значит, не подвергая риску других сотрудников группы и саму задачу. Но было и нечто бóльшее.

Операторы Подразделения часто работали в отдаленных уголках мира без непосредственного руководства. От нас требовалось принимать молниеносные решения — будь то уничтожение террориста или наркобарона — в рамках международного права и полученного задания. Командование не могло допустить, чтобы высококвалифицированный, но психически неуравновешенный убийца съехал с катушек и совершил что-то незаконное или безумное.

В «увольнении» из Подразделения не было ничего злонамеренного или унизительного. Не было никаких сомнений в компетентности человека как профессионального солдата; напротив, оператора возвращали в другое армейское подразделение с благодарностью командира части. Конечно, это разбивало сердце человека, у которого, приложившего столько усилий, чтобы попасть к нам, разрушалась его мечта, когда ему говорили, что он больше недостаточно хорош, чтобы служить в Подразделении.

Однако, несмотря на то, что это объяснялось защитой Подразделения в целом, это также означало, что солдаты, которые боролись со сложностями того, что они видели или делали во время боя или выполнения боевых задач, не могли говорить об этом с психологом Подразделения из-за страха быть отмеченными. Рассказать психологу о супружеских проблемах или других бытовых вопросах было нормально, но если вы упомянете, что у вас появлялись суицидальные мысли, что вы много пили, чтобы забыться или справиться с тем, что вас угнетает мысль, что вы забирали жизни других людей, или что вам трудно пережить смерть друга, то вы можете оказаться перед командиром эскадрона и, возможно, будете переведены в другое подразделение. Если бы я чувствовал, что могу обсудить эти проблемы с психологом, то, возможно, смог бы справиться с ними лучше.

Я, конечно, испытывал все эти симптомы и даже больше. Кошмары о том, что я оказался в ловушке — как на боевой службе, так и в повседневной жизни, — выбивали меня из колеи. Образы из снов воспроизводились в моем сознании как ужасающее слайд-шоу с кровью, взрывами и лицами погибших.

Последствия Могадишо проявлялись не только ночью или во время сна. Несмотря на то что я ежедневно тренировался на стрельбище и постоянно отрабатывал навыки ближнего боя, неожиданные громкие звуки заставляли меня содрогаться как физически, так и внутренне. Звук лопастей вертолета, шлепающих по воздуху, мог вызвать воспоминания о Сомали и привести к чувству надвигающейся гибели. Если я просыпался от того, что Дебби стирала белье и использовала отбеливатель, то я мгновенно вспоминал запах смерти жарким октябрьским утром в Могадишо, когда заглядывал в кузов залитого кровью «Хамви».

Иногда я смотрел на фотографии павших на мемориальной стелле и испытывал глубокую печаль, пытаясь вспомнить их голоса и то время, что мы провели вместе, будучи молодыми людьми, полными жизни и уверенными в своем месте в мире. Никто никогда не говорил о «чувстве вины выжившего» или о том, что делать, когда звук их голосов и воспоминания о них начинают угасать.

Когда я стоял на поминальной службе по Мэтту и ждал окончания церемонии, я задавался вопросом, я один прохожу через этот ад, или нет. Я заметил, что настроение в штабе было гораздо более мрачным, чем до нашего отъезда, но я приписал это процессу восстановления после самой долгой и кровопролитной битвы со времен Вьетнама.

Поэтому я держал язык за зубами и посвятил себя еще более упорным тренировкам, чтобы стать лучшим оператором Подразделения. Неважно, какие переживания были у меня внутри, я не собирался подводить свою группу или Подразделение.

Бóльшая часть 1994 года ушла на восстановление эскадрона «С». Новые ребята, только что пришедшие с КБПО, конечно же, хотели поговорить о том, «как это было» в Могадишо. В Подразделении ветераны боевых действий воспринимались молодыми ребятами с благоговением, особенно когда вручались благодарности.

В соответствии с секретным характером нашей части, в которой наши подвиги редко упоминались и никогда не предавались огласке, большинство сотрудников Подразделения были не из тех, кто особо заботился о медалях и благодарностях. Награды имели значение только тогда, когда нужно было соревноваться с солдатами из других частей за повышение по службе.

Лес Аспин, министр обороны в октябре 1993 года, вручал многочисленные медали ветеранам боевых действий на большой церемонии в штабе Подразделения, на которой присутствовали сотрудники и их семьи. Он не пользовался особой популярностью на этой должности, поскольку перед битвой отклонил просьбу генерала Монтгомери о предоставлении танков и ганшипов AC-130 «Спектре», которые, по мнению многих, могли бы спасти жизни американцев[30].

Мэтт Риерсон был посмертно награжден Серебряной звездой за «выдающуюся доблесть и неустрашимость в действиях против враждебных сил противника во время службы в составе 1-го оперативного отряда сил специальных операций в ходе боевых действий в Могадишо, Сомали».

Дэн Буш также был награжден Серебряной звездой, согласно наградному листу, за «доблестную защиту экипажа сбитого вертолета MH-60 “Черный ястреб” от численно превосходящих сил противника… Его действия соответствовали самым высоким традициям Вооруженных сил и отражают высокую репутацию его самого, Командования Сил специальных операций и армии Соединенных Штатов».

«Он сказал мне, что его подразделение отправится куда-то позже тем летом, но не мог сказать куда, — рассказывала позже его мать, Вирджиния Джонсон, журналисту-администратору сайта, посвященного сражению. — Он просто сказал мне, чтобы я не волновалась: “Я знаю, что эта работа опасна, но помни, что она держит меня