Георгиевские чтения. Сборник трудов по военной истории Отечества - Коллектив авторов
Таким образом, Восточно-Прусская операция завершилась поражением. Корни этого лежат не только в достоинствах противника, но и в особенностях русского оперативного руководства. Та аналитическая работа, что проводилась до войны, лишь в общих чертах была известна тем, кто отвечал за стратегию и принятие принципиальных решений. С самого начала Ставка находилась в предвкушении победы, прорабатывая планы второго наступления в Германию, но при этом тратя силы и отвлекая внимание на третьестепенные угрозы. Штаб Северо-Западного фронта предпочел играть роль передатчика воли сверху, а наступательным порывом были охвачены не только П. К. фон Ренненкампф, но и первоначально А. В. Самсонов.
Нередко приходилось встречать утверждение, будто они не были подготовлены к своим должностям. На наш взгляд, это не более чем «послезнание». На момент назначения оба имели опыт как командования соединениями в боевых условиях, так и руководства военными округами. Проблема заключалась в том, что полученный боевой опыт шел скорее во вред: оба генерала, отличавшиеся личной доблестью, оказались в положении, когда от них требовались системная работа и глубокий анализ постоянно меняющейся ситуации. Показательно их поведение в кризисных ситуациях, обнажающих подлинные способности: и П. К. фон Ренненкампф, и А. В. Самсонов предпочли поехать на передовую, в центральные корпуса, дабы руководить возможным наступлением. Мы не видим ничего принципиально плохого в проявляемом оптимизме, задача полководца – навязывать собственную волю ситуации, а не досконально ее изучать. Однако подобными действиями они, командующие армиями, превращались в командиров ударной группы, теряя управление войсками. Генералу П. К. фон Ренненкампфу явным образом не хватало силы воли, о чем свидетельствует его поведение 27–30 августа (9-12 сентября) – метания по фронту, обвинения подчиненных в неудачах и сумбурные телеграммы, обещающие скорое наступление. Свойственные приказам командующего высокопарность и боевитость скорее скрывали тот факт, что действовать решительно он мог лишь от случая к случаю, но вовсе не систематически.
Первые успехи лишь укрепили веру в скорую победу, даже 13 (26) августа, в первый день Танненбергского сражения, Ю. Н. Данилов не хотел ничего слышать об опасности левому флангу 2-й армии, спустя несколько дней он продолжал выказывать уверенность в успехе. Возвращение к реальности было жестоким, причем штаб фронта, привыкший ориентироваться на указания сверху, не нашел ничего лучше, нежели послать генерал-квартирмейстера в Ставку за указаниями, что вызвало удивление у Верховного Главнокомандующего. С административной точки зрения шаг вполне логичный: в условиях кризиса переложить на начальника принятие решений, а не пытаться самому принимать их и нести ответственность. Полученным инструкциям, особенно в части продолжить оборонять занятые рубежи, Я. Г. Жилинский и П. К. фон Ренненкампф продолжали придерживаться и далее, даже когда их ближайшие помощники справедливо указывали на более подходящий для обстановки образ действий.
Административно-бюрократическая «покорность», как это часто и бывает, ярким образом дополнялась в переписке то подчеркиванием побед (до Танненберга), то проявлением готовности вести решительное наступление, которое оставалось достоянием телеграмм, ибо мало сопрягалось с реальным положением. Этот образ действий характерен и для Я. Г. Жилинского, который и накануне немецкого наступления, и в кризисный период обещал поддержку со стороны 10-й армии, и для П. К. фон Ренненкампфа, убежденного в стойкости своих корпусов, а затем излучавшего оптимизм, даже когда полностью потерял управление войсками. Впрочем, к боевитому настрою в телеграммах 29–30 августа (11–12 сентября), вероятно, нужно относиться с долей скептицизма, поскольку уже параллельно командующий 1-й армией вел интригу с целью переложить ответственность за положение на штаб фронта. Мы предполагаем, что перед Я. Г. Жилинским он не мог напрямую признать всю тяжесть положения, а наоборот, стремился до последнего демонстрировать готовность наступать, чтобы затем обвинить последнего в неудачах. В конечном счете после того, как 27 августа (9 сентября) невозможность поддержки со стороны 10-й армии стала очевидной, у командующего 1-й армией были основания считать себя обманутым главнокомандующим и действовать соответствующе.
В эти последние августовские дни победителем политико-бюрократической схватки оказался П. К. фон Ренненкампф, однако подлинным проигравшим – русская армия. Его войска во время отступления потеряли до 85 тыс. человек, а за время всей операции – 1 826 офицеров и 115 374 нижних чина. Общие потери всего фронта составили до 242 тыс. человек (из них 135 тыс. пленными), 474 орудия и более 300 пулеметов. Немцы потеряли до 42,5 тыс. человек, 37 орудий и 17 пулеметов[434]. Тот контекст, в котором руководители русской армии жили и принимали решения, имел мало общего с обстановкой на фронте. И вопрос тут нельзя сводить только к недостатку сведений о противнике и объективному временному разрыву между изменением положения на фронте и моментом, когда об этом узнают в вышестоящих штабах. Забота о поддержании авторитета начальства в тот день, когда большая часть храбрых войск превратилась в толпу, ярким образом указывает на ту ментальную дистанцию, которая лежала между командующими и теми,
