Стёжки - Эльжбета Чегарова
89
Наше, я считала, это шкатулка с бумагами, мамин слон, и, конечно, мой шкаф.
В квартире на Лесном нам с сестрой была выделена большая комната со столом, за которым никто никогда не собирался. Над ним висела тяжелая бронзовая люстра с алебастровыми плафонами, в которых скапливались трупы мошкары, и нам приходилось регулярно их чистить, залезая на стол.
В отличие от других комнат, наполненных антикварной мебелью, в нашей комнате стояла обычная советская мебель, включая пианино «Красный Октябрь», на котором нас заставляли играть до шестого класса. Над ним нависала огромная картина в резной золоченой раме. Она была сильно наклонена вперед, и от падения ее удерживала толстая веревка, намотанная на два крюка. Разучивая нудные гаммы, я поднимала глаза вверх и завидовала медвежатам, резвящимся поутру в сосновом лесу.
В отличие от алебастровой люстры и картины Шишкина, к которым я не испытывала теплых чувств, последний из трех антикварных предметов в нашей комнате – барочный шкаф из светлого дуба – вызывал непременный восторг и трепет. Он был совершенно невероятный! На высоких витых ножках, с ажурной «юбкой», в которой пухлые ангелочки поддерживали короны, он стоял рядом с моей кроватью. По верхнему фризу птички клевали фрукты в вазе, резные дверки шкафа были украшены маскаронами – один виноградный лист улыбался, другой страдал. Каждый вечер и каждое утро, закрывая глаза и открывая, я видела этот шкаф. А он за мной следил неусыпно. Я помню каждую линию и каждый завиток.
Маскарон (от фр. mascaron) – рельефная маска или голова, человеческая или звериная, смотрящая прямо на зрителя, декоративный элемент, применяемый как в архитектуре, так и в прикладном искусстве, для украшения фасадов зданий, оград и перил, фонтанов, ваз и мебели. Корень «маска» (дух, призрак) указывает, что символика маскаронов сакральная – они стражи и обереги.
При размене шкаф поехал с нами на Омскую, оттуда его отец забрал на Петроградскую и дальше увез в Крым.
Слона, оказывается, украли раньше. Весной, когда отец лег в больницу, кто-то проник в его квартиру (следов взлома не было, дверь открыли ключом) и вынес все, что можно вынести. В том числе драгоценную картину с петухами. Маленькая, в массивной черной раме с латунной табличкой, она висела в отцовской комнате на Лесном у окна. Рядом на подоконнике стояла пузатая расписная ваза с дружной семейкой. Это такое растение, похожее на клумбу из ландышей, а ваза была глазурованная, коричневая с голубыми лилиями. Однажды среди побегов в горшке появилось гнездо – канарейки Гоша и Глаша свили его из ниток и маминых волос, они летали по комнатам и собирали все, что могло пригодиться.
Незадолго до того, как лечь в больницу, отец сдавал квартиру какой-то женщине. Она заинтересовалась картиной с петухами настолько, что долго не давала отцу покоя – умоляла продать и даже предлагала десять тысяч долларов. Он только ухмылялся. И вот кто-то вынес из дома и картину, и дружную семейку, и маминого слона в попоне. Сразу после этого Люба неожиданно купила два автомобиля, себе и брату, чтобы он занимался извозом и приносил доход.
Отец вроде все понимал, но был уже очень болен и слаб, чтобы что-то предпринимать. Ника в последний раз приезжала к нему в мае, папаша в приступе жалости к себе плакал, что никого, кроме нас, у него нет. Люба тогда кричала: «Я ему никто, а вы дочери, вот и возите его на уколы!»
В паспорте стояла печать ЗАГСа города Алупки, датированная мартом. Зачем так далеко было ехать, папа?
Люба заявила, что готова дать нам за квартиру в Гаспре по пять тысяч долларов и разрешила забрать отцовскую мебель – шкаф, кресло и кованый столик. Все остальное уже было вычищено, комнаты оснащены десятком раскладушек и сданы внаем гастарбайтерам.
Ника вывезла мебель, вызвала эксперта, тот написал заключение: антиквариат середины XIX века, к вывозу за пределы Украины не подлежит. Стол и кресло купили сразу, а шкаф мой долго ждал своего покупателя, потом был продан, но деньги до нас так и не дошли – Алевтина внесла пожертвование на строительство церкви. С тех пор как отец переехал в Гаспру и связался с Любой, она покрыла голову платочком и пошла искать утешения в храме.
Наследство отца разделили на троих. Свои доли квартиры мы отдали какой-то тетке из Симферополя – она работала в суде и была уверена, что с Любой справится. Ей это не удалось. После изнурительной борьбы за недвижимость спустя несколько лет она уступила две трети квартиры с балконом, на котором любили сиживать папаша с Гуржиком, дюльберовской кастелянше.
90
Что такое массовый хейт, я узнала в две тысячи четвертом. Названия такого тогда не слышали, но явление существовало с незапамятных времен.
Я всегда боялась выступать перед аудиторией. Еще в школе, будучи отличницей и даже председателем совета дружины, сама просилась к доске и на трибуну, тянула руку и выдвигала свою кандидатуру на выборы. При этом, как только я оказывалась под прицелом десятков пар глаз школьных товарищей (многим из которых было абсолютно фиолетово мое выступление), руки начинали дрожать, коленки подгибаться, а в горле плотно вставал откуда-то взявшийся комок. Я ненавидела эти состояния и боролась со страхом перед выступлениями, заставляя себя выходить на сцену каждый раз, когда предоставлялась возможность.
В том круизе, где нас чуть не сдали в полицию за хождение по шпалам британской железной дороги, я участвовала в конкурсе «Мисс Круиз». Это был второй опыт публичного выступления. Первый раз случился в девяносто девятом. Тогда председательствующий Аркадий Инин сказал мне: «Я завидую вашему мужу», и это было большей наградой, чем соковыжималка, которую мне вручили. С каждым годом ценные призы для победительниц тощали и через пять лет сошли на нет. Главной наградой остались лента из дешевого шелка с трафаретной надписью «Мисс Круиз», бумажная грамота
