Ремарк. «Как будто всё в последний раз» - фон Штернбург Вильгельм

Первый вариант приходит к читателю в период с 7 декабря 1930-го до 29 января 1931-го включительно — как и в случае с «На Западном фронте без перемен» на страницах «Фоссише цайтунг». А 4 декабря нацисты начинают массированную кампанию против фильма «All Quiet on the Western Front». 30 апреля 1931-го издательство «Пропилеи» рассылает «Возвращение» по книжным магазинам. За три-четыре недели продано 180 тысяч экземпляров. По данным Тильмана Вестфалена, в том же году роман переведен на 25 языков. Конечно, это не те числа, которые ознаменовали успех антивоенного романа, но и «новый Ремарк» становится бестселлером. По крайней мере в сравнении с другими серьезными новинками на немецкоязычном книжном рынке того года, а это «Лунатики» Германа Броха, «Фабиан» Эриха Кестнера, «Замок Грипсхольм» Курта Тухольского, «Иудейская война» Лиона Фейхтвангера, «Молодая женщина 1914 года» Арнольда Цвейга, «Братья и сестры из Неаполя» Франца Верфеля. «Возвращение» возглавляет список продаж. Возможным это стало, несомненно, еще и потому, что автор теперь уже был вправе рассчитывать на читателя, ждущего от него нового произведения, а «Ульштейн» снова развернул мощную рекламную кампанию.

Спектр критических оценок в Германии довольно широк: от сдержанных до разгромных. Бенно Райффенберг пишет во «Франкфуртер цайтунг», не скрывая своего злорадства: «...новая книга чуть ли не беспомощна. Трогательно наблюдать, как ее автор тупо и неловко стремится показать душевное созревание молодых людей и как из этого не возникает ничего иного, кроме как суммы маленьких, примитивных сценок, призванных что-то объяснять с помощью ad hoc[42] изобретенной, ничем не прикрытой психологии там, где надо бы работать резцом скульптора». Типичным примером отношения к роману в провинции можно считать строки из «Ревалше цайтунг»: «До китча отсюда рукой подать. И ни с чем не сравниться высокопарности, от которой в любом случае у читателя мурашки по коже».

Поверхностные суждения такого рода, пестрящие словами типа «китч», «напыщенность», «серость», будут сопровождать Ремарка на протяжении всего творческого пути. В том числе и после 1945 года, когда тенденции к реставрации в литературных отделах западногерманских газет найдут красноречивых заступников. (Многие из них публично высказывались о литературе еще в те годы, когда ее содержание определялось Гитлером и Геббельсом.) Таким же писателям, как Манфред Хаусман, Рудольф Александр Шрёдер, Вернер Бергенгрюн, Франк Тиесс, называвшим свою жизнь в Третьем рейхе «внутренней эмиграцией», критики-приспособленцы пели дифирамбы.

Но вернемся в год 1931-й, когда роман удостаивается во многих газетах и высоких оценок. Так, «Фольксштимме» называет его «произведением не только талантливым, но и смелым». «Брюннер тагесботе» видит в самом Ремарке «писателя, под пером которого рождаются образы потрясающей силы». «Ремарк писал второй роман не потому, что его принуждал к этому выдающийся успех первого, а потому, что ему, художнику, есть что сказать людям», — пишет критик в журнале «Ди Литератур». А вот Тухольский поставил читателей «Вельтбюне» своей рецензией, пожалуй, в тупик: «И вовсе не обязательно было пытаться донести это до людей торжественными тирадами. Ведь можно было бы делать это, рисуя живые человеческие образы, но Ремарк не обладает таким умением. Не хватает ему этого умения. Что не мешает нам сказать: вот если бы только все книги были сработаны так чисто, отгрунтованы и расписаны так мило, оформлены так опрятно. Но одного этого мало». Генрих Манн отметил в «Фоссише цайтунг» (которая опубликовала первоначальный вариант!), что в романе есть «поистине захватывающие места». «Роте фане», напротив, знает и в этом случае, чего не хватает роману и его автору: «Печальный герой Ремарка обходит стороной все великие исторические силы, своими действиями заявившие о себе после окончания войны. Классовая борьба — понятие ему незнакомое. Революционеры показаны каким-то сбродом... Некоторое время тому назад писателям всего мира было предложено ответить на вопрос, как они повели бы себя, узнав о нападении на Советский Союз. Ремарк не ответил».

Для националистов и фашистов Ремарк остается писателем, отнимающим «у наших доблестных фронтовиков самое святое — то, за что они сражались и проливали кровь: честь, героизм, любовь к Отечеству» («Госларше цайтунг»). «Фёлькишер беобахтер» избирает при этом язык, достойный его хозяев. «Ремарк видит войну глазами тыловой крысы и трусливого пацифиста... Переживания полудюжины подонков возвышены им до морали и духа немецкого солдата». Звучат в хоре откликов и просто странные голоса. Выходящая в Мангейме «Нойе бадише цайтунг» расхваливает, например, настоящую, истинную немецкость Ремарка: «Книга эта — немецкая, немецкая до мозга костей... Тот, для кого слово “немецкий” больше, чем фраза, имеет, пожалуй, право сказать, испытывая чуть ли не национальную гордость, что написать такое мог только немецкий человек».

Предметом многих рецензий снова становится биография писателя, их авторы не стесняются вновь и вновь повторять те полуправдивые и просто лживые утверждения, что уже заполняли газетные полосы после публикации романа «На Западном фронте без перемен». Примечательно, что с возрастанием антисемитских настроений усиливаются и нападки на издательство «Ульштейн». «Тому, кто умеет морочить людям голову, не составит особого труда писать книги и для Ульштейна...» Несколько месяцев спустя — на показ фильма «На Западном фронте без перемен» только что наложен запрет — Геббельс развивает наступление в еженедельнике «Ангрифф»: «Ремарк устранен, но в немецком обществе все еще полно еврейских нечистот; здесь надо навести порядок».

Права на экранизацию компания «Юниверсал» купила еще до написания книги. Сценарий написан быстро — в 1932 году, но целиком проект будет реализован только через пять лет. Продюсеры не верят в успех на европейском кинорынке, поэтому сценарий несколько раз переделывается. Драма возвращенцев, горькая история их жизни, рассказанная Ремарком, мутирует в довольно скучную комедию: только так она может понравиться публике. От главного мотива романа не осталось и следа. К тому же в самый разгар работы глава «Юниверсал» Карл Леммле оказывается на грани банкротства и теряет контроль над компанией. Но оскудение фильма объясняется прежде всего политическими причинами. В Берлине давно правит Адольф Гитлер, американцы пытаются преодолеть экономическую депрессию и с восхищением смотрят на «порядок», наведенный в Германии нацистским режимом после сумбура веймарских лет. В Испании начинается гражданская война, и Вашингтон с тревогой наблюдает, как интербригады спешат на помощь противникам Франко. Гитлер пускает всем пыль в глаза, устраивая в Берлине спектакль в виде Олимпийских игр, лидеры западных демократий словно не замечают этого и охотно верят тому, о чем вещает журналистская братия Геббельса. У Соединенных Штатов с Германией снова хороший бизнес. Поджог рейхстага и фактический захват власти нацистами ничего в этом плане пока не изменили.

Георг Гисслинг, немецкий консул в Лос-Анджелесе, ловко использует общее настроение в интересах Германии. В глазах ее новых хозяев Ремарк — презренный пацифист, «обесчестивший» вооруженные силы рейха. Наместник Гитлера в Калифорнии высказывает создателям фильма свое недовольство в резкой и грубой форме, и они, судя по всему, дают себя запугать. Герман Флау вспоминает, что в апреле 1937-го Гисслинг письменно предупредил всех, кто в это время работал над фильмом, о крайней нежелательности их публичных выступлений во время демонстрации фильма в Германии». «I have been instructed on my government to warn you...»[43] «Юниверсал» принимает угрозу бойкота со стороны Третьего рейха всерьез, боится финансовых потерь. Так рождается политически безобидный, жалкий фильм.

Восприятие нового романа определяется также происходящим вокруг романа-предшественника и событиями, волнующими немцев в декабрьские дни 1930 года. На кону фактически судьба демократии в Германии, и снова в эпицентре внимания или, по выражению Теодора Вольфа, «большой уличной разборки» оказывается имя Ремарка: вслед за сенсационным успехом романа «На Западном фронте без перемен» менее чем через два года разражается политический скандал вокруг его экранизации.