Ремарк. «Как будто всё в последний раз» - фон Штернбург Вильгельм

Чтобы поднять против него «улицу», Геббельс умело соединил главные направления нацистской идеологии: антисемитизм — издательство «Ульштейн» принадлежало еврейскому семейству, евреем был Леммле, евреем слыл и Ремарк — и широко распространенную, прежде всего среди буржуазии, убежденность в том, что немецкий солдат доблестно сражался на фронтах мировой войны, защищая рейх от ненасытных чужих держав. Записи, сделанные в эти недели руководителем столичной организации НСДАП, показывают, что Геббельс видел цель кампании не только в дискредитации «позорного» фильма. Одержав победу на выборах, надо было хорошо подготовиться к штурму последних бастионов республики. Была у Геббельса и еще одна цель, на которую справедливо указывает Петер Дёрп: используя борьбу против демонстрации фильма «На Западном фронте без перемен», укрепить собственное, пошатнувшееся в эти дни положение внутри нацистской иерархии.

«Большая битва д-ра Геббельса» (Шрадер) начинается 6 декабря 1930 года. Через несколько минут после начала сеанса раздаются первые крики протеста нацистов, которых заранее проинструктировали и рассадили в зале, затем они начинают пускать трели и бросать вонючие бомбы, между рядами мечутся белые мыши, пожалуй, самые знаменитые мыши во всей германской истории. Вопли, суматоха, стычки, возгласы неподдельного и наигранного возмущения... Сеанс прерывается, полиция зачищает зал, а утром «Ангрифф» описывает события в пресловутой геббельсовской манере: «Плечом к плечу стоят немцы в зале, носящем имя Моцарта. Они воспрянули ото сна, они ощущают себя единой нацией. А вокруг наконец повергнутых в огненно-красный стыд сидят сине-бледно размалеванные и надушенные жидовки со своими плешивыми, жирными спутниками. Вот дрожащая рука уже роняет на пол драгоценную пуховку. Под защитой резиновых дубинок некоторые наглецы еще пытаются рассуждать о культуре. У других еще хватает духу грозить нам украшенным брильянтами кулаком. Но крепкие рабочие руки тут же дают им отпор. Сеанс продолжается при свете. Последние кулачные бои в партере. И вдруг в нос тебе ударяет зловонный запах. Вскрик от удушья, но зычный бас из партера успокаивает: “Тут вот один жид в штаны наделал!” Взрыв хохота. Ежатся в красных мягких креслах дети Иуды, но тут же вскакивают как ошпаренные, когда тишина вдруг разорвана чьим-то фальцетом: “Мыши в зале!” И вот они уже скачут на месте, эти храбрецы, эти иерихонские розы Сиона».

Из полутора десятка строк становится ясна цель национал-социалистов. Убедить читателей, что фильм этот германофобский, еврейская поделка, «издевка над культурой». Используя при этом полный набор антисемитских клише того времени. Но не немцы стоят плечом к плечу в Моцартовском зале и не рабочие руки сжимаются там в кулаки — там бесчинствует столичная чернь, направляемая в своих действиях гауляйтером Геббельсом, который хорошо знает, что именно эта тема и этот фильм вселяют тревогу в души консервативно настроенных немцев. И потому уверенной рукой он делает 6 декабря такую запись в дневнике: «Совещание депутатов (о действиях нацистов на премьере фильма. — В. Ш.), после чего вечером идем смотреть фильм. Через десять минут зал уже похож на сумасшедший дом. Полиция бессильна. Разъяренная толпа пускает в ход кулаки. Первое вторжение в западный мир. “Евреи вон!”, “Гитлер у ворот!” Полиция нам симпатизирует. Евреи безобразны в своем ничтожестве. Снаружи кассы берут штурмом. Звон разбиваемых оконных стекол. Тысячи моих сограждан с наслаждением наблюдают за этим спектаклем. Показ отменен, и следующий тоже. Мы победили. Со своими ребятами я сижу еще в кафе. Делимся впечатлениями. Хвалим друг друга. Ведь все получилось, как было задумано».

Демонстрация фильма сорвана, на улицах дело доходит до рукопашных схваток, 12 декабря вопрос о показе картины обсуждается в рейхстаге, дебаты заканчиваются постыдным решением. Геббельс может торжествовать: «Вчера: в рейхстаге большая сшибка. Меня выставили вон. Наших людей не сдержать. В четыре часа узнаю о том, что фильм к показу запрещен. “За нанесение ущерба престижу Германии”. Это триумф. Град поздравлений со всех сторон».

«Тому, кто полагает, что Гитлер у ворот Берлина, — заявляет в прусском ландтаге министр внутренних дел Северинг (СДПГ), не скрывая иронической улыбки, — я бы посоветовал не заставлять его ждать долго, так ведь и ноги можно отморозить». Премьер-министр Отто Браун описывает ситуацию значительно реалистичнее: «Народ, не желающий смотреть правде в глаза, сдается на милость победителя».

Запрет фильма оборачивается капитуляцией перед нахрапистыми врагами республики. Геббельс не скрывает своих намерений: «Мы проветрим Германию так же, как на днях проветрили кинотеатр. И тогда на законном основании обезглавим тех, кто позорит наш рейх и несет за это ответственность».

Демонстрация фильма в Австрии сопровождалась аналогичными сценами. Страну сотрясали финансовые скандалы и правительственные кризисы. Срывая сеансы в такой политической обстановке, местные национал-социалисты и правые радикалы достигли своей цели с относительной легкостью. Решение о запрете фильма было принято властями уже 2 января 1931 года. Муссолини изгнал картину из итальянских кинотеатров 7 июня того же года.

Предотвратить запрет фильма в Германии не удалось, хотя Леммле вышел на немецкий кинорынок с мягким вариантом, урезанным на целых 15 минут. Сравнение синхронизированной версии с оригиналом показывает, что продюсеры постарались учесть антинастроение в Германии, убрав из фильма те сцены и диалоги, которые затрагивали «чувство чести» немецкого солдата особенно остро. Зрители в Берлине и других немецких городах не увидели, например, как юных добровольцев муштровали на казарменном дворе, каким издевательствам подвергся Пауль Боймер, когда, находясь в отпуске и двигаясь по улице родного города, «не заметил господина майора» и, как следствие этого, не отдал ему честь. В полном варианте фильм можно было увидеть в этой стране лишь в 1984 году — после его реставрации на Втором канале германского телевидения. Так что и это событие вполне вписывается в историю немецкого менталитета.

Из-за наложенного на фильм запрета лишь немногие немцы имели возможность составить о нем собственное мнение. Это обстоятельство предопределило успех пропагандистской кампании нацистов. Да, Теодор Вольф делал все, чтобы защитить репутацию фильма. «Нагло лгут те, кто утверждает, что фильм сеет семена вражды между людьми, и сознательно или бессознательно говорят неправду те, кто утверждает, что немецкий солдат показан в нем в дурном свете», — писал он в своей газете. Но голоса разума тонули в созданной радикалами атмосфере истерии и страха. Поражение демократического лагеря не становилось менее очевидным оттого, что 2 сентября 1931 года запрет с фильма был снят. Прогноз, данный Карлом Осецким, оправдался: «Итак, снова разыгралась настоящая республиканская драма: бросив себя на произвол судьбы, государство сковывает своим жалким видом движения тех, кто готов защищать его. Сделав рывок вперед 14 сентября, фашизм одержал теперь свою первую большую победу».

Ремарк видел фильм до его запрета, в Оснабрюке, куда вернулся в начале декабря, чтобы продолжить работу над «Возвращением». А между двумя романами, в конце 1929-го и в начале 1930 года, он написал несколько рассказов, о существовании которых никто в Германии и не подозревал — вплоть до начала 1990-х годов. В марте 1930 года в популярном американском журнале «Кольерс»[44] появился его рассказ «Враг». В августе и сентябре в том же журнале были опубликованы «Безмолвие вокруг Вердена» и «Карл Брегер во Флери», а номера от 21 и 28 ноября, а также 5 декабря 1931 года снова содержали три его рассказа: «Жена Йозефа», «История любви Аннеты» и «Странная судьба Иоганна Бартока». Темы у всех шести рассказов те же, что и у обоих романов. Это истории о войне и ее последствиях, написанные с блеском, лапидарные в своем звучании и вновь подчеркивающие гуманистическую и антимилитаристскую направленность взглядов автора. В художественном отношении некоторые из них нисколько не уступают рассказам Хемингуэя и Фицджеральда.