Записки москвича - Дмитрий Владимирович Кошлаков-Крестовский
А на фотографии мой первый тренер Татьяна Александровна Зорина, ваш покорный слуга, втягивающий тюлений живот, и ребята, имён которых я уже и не упомню, после весенних соревнований в бассейне «Москва».
Давно это было…
Давно это было…
Моё счастливое детство было наполнено не только классическими детскими забавами, которым сопутствовали разбитые коленки и локти, но и глубочайшей, как Марианская впадина, культурной программой. Кажется, что не было воскресенья, ведь тогда для школьников это был единственный выходной, в который мы с мамой не ходили бы на выставку, в театр или на концерт. Бывали и такие дни, когда мы уезжали на автобусные экскурсии по ближайшему Подмосковью. И я, как губка, впитывал в себя весь обрушивающийся на меня поток информации.
Весь детский репертуар московских театров был мной пересмотрен. Некоторые спектакли я смотрел несколько раз. Я частенько знал сюжеты спектаклей и выявлял неточности постановок, рассказывая об этом с некоторым возмущением за вечерним семейным чаем родителям.
Особое внимание в театре я уделял своему поведению в зале. Шуршать фантиком от конфеты или беспрестанно скрипеть креслом я себе позволить не мог. Мне строго настрого было запрещено шептаться с соседями и громко смеяться. Но вот хлопать в ладоши громче всех и кричать «браво» так, как кричат в телевизоре, когда транслируют концерты из Большого театра или зала Чайковского, запретить мне не могли. И я отбивал ладошки, начиная хлопать первым и заканчивая последним, когда актёры уже уходили со сцены и занавес закрывался.
Но два раза что-то пошло не так…
Чудесный музыкальный театр Натальи Сац на проспекте Вернадского я полюбил сразу. Я вообще с детства любил музыку. А тут она просто жила везде. В фойе, в зале, за кулисами. В тот воскресный день давали музыкальный спектакль «Доктор Айболит». Не было ни одного ребёнка в зале, который бы не знал сюжета этой чудесной сказки Корнея Ивановича Чуковского. Я же весь спектакль переживал за собаку по имени Авва. Она самоотверженно сражалась с пиратами и защищала доктора. Но всё это она делала безмолвно. Но ведь собаки лают, думал я. Что же с ней не так?
И вот, в один из кульминационных моментов спектакля, когда на сцене не некоторое время повисла пауза, сопровождающаяся тишиной, я встал со своего места и начал громко лаять, помогая Авве отгонять от доктора пиратов.
Спектакль прервали из-за приступа смеха актеров. Громче всех смеялся Бармалей.
С определённого возраста для меня цирк стал таким же блестящим, как шар девочки из прочитанного мной рассказа Виктора Драгунского «Девочка на шаре». Каждый раз, приходя в цирк, я ждал этот номер. Но его почему-то не было. Были клоуны, акробаты, дрессировщики, а девочки не было.
Нужно сказать, что представления в Московском цирке на Цветном бульваре были разделены на два. Первое, как говорила моя бабуля, «сборная солянка», а второе – представление с дикими животными. Тигры и львы прыгали с табуретки на табуретку, в прыжке проскакивая сквозь кольца в руках дрессировщиков. Чтобы обезопасить зрителей, в антракте сооружалось нечто подобие круглой клетки.
Мне повезло, ведь я застал на арене московского цирка гениальных клоунов – Юрия Владимировича Никулина и Михаила Ивановича Шуйдина. Много гениальных номеров и реприз создал этот потрясающий тандем, но особенно запомнился один.
В тот вечер на представление я пришёл с мамой. Выдающиеся артисты цирка прыгали, скакали, крутились на арене, срывая оглушительные аплодисменты. Смена декораций номеров – реприза гениального клоунского тандема. И вот выходит на арену Никулин, за ним Шуйдин со стулом и яйцом. Они просят подойти шпрехшталмейстера (это тот, кто ведёт представление) поближе. Шуйдин кладёт яйцо на стул. Никулин садится. Потом встаёт. А яйца нет. Зал вместе с шпрехшталмейстером в недоумении. И так несколько раз. И под аплодисменты все уходят за кулисы. И вновь на арене начинают скакать, вертеться, прыгать.
В антракте мы с мамой, как и положено, отстояв в огромной очереди в буфете, съели по мороженому. Прошлись по фойе, вдыхая запах цирка, и уселись на свои места, готовясь смотреть на тигров и львов. Напряжение, барабаны, тревожная музыка. Дрессировщик готовится засунуть свою голову в открытую пасть самого большого льва, у которого, пока дрессировщик готовится, уже сводит скулы от открытой пасти. Тишина в зале старейшего московского цирка.
– Мама, а где же яичко? – тонкий голос вашего покорного слуги срывает напряжение и номер, потому что дрессировщик аж присел от смеха.
Давно это было…
Давно это было…
Старые московские дворы. Это целая философия или даже цивилизация, которая безвозвратно потеряна, как цивилизация индейцев Майя. Некоторые из них представляли из себя ограниченно-закрытое пространство, и поэтому родители, не боясь, отпускали детей гулять в эти «детские манежи», изредка выкрикивая в форточку, стоя на кухонной табуретке: «О-бе-да-ть!» или «По-ра до-мой, уже позд-но!»
Нынче многие из дворов сохранили свою форму, но утратили своё содержание. Наш двор один из таких. Представляет он из себя классическую форму двора-утюга, но с некоторыми особенностями. Двор отличается от классического двора-утюга города на Неве – солнышко иногда к нам заглядывает. А в небольшом палисаднике у стены, отделяющей наш двор от двора музыкальной школы, растут деревья, посаженные вначале моим дедушкой, а потом и мной на ежегодных апрельских субботниках, на которые собирался весь дом. Но деревьям, как и людям, без света было сложно расти, и они больше походят на второгодников. Клумбы с растущими сезонными цветочками бережно оберегались дворовыми старушками во главе с Марфой Михалной. Бабушки, в светлых платочках в тёплое время года и коричневых шерстяных в холодное время, восседали на единственной дворовой скамейке и знали, как водится, всё про всех. Каждый заходящий во двор громко здоровался с ними, а каждый выходящий также громко прощался.
Дом наш был как большая коммунальная квартира. А двор – как кухня в этой квартире. Тут сушили бельё, пили вместе чай, обсуждали последние новости, сплетничали друг о друге. Дети были предоставлены сами
