Седьмой отряд - Энди Макнаб

Из темноты раздался долгий, протяжный звук, похожий на туманный горн. «Вууууууу…»

В последний раз я чувствовал такое разочарование, когда меня отправили в исправительный центр для несовершеннолетних, и тогда я был зол на себя за то, что был таким идиотом. Воровство стало глупостью. Наша шайка не могла пройти мимо магазина подержанной мебели с товаром, выставленным на тротуаре, не стащив что-нибудь, чтобы продать в следующий за углом. Мы фланировали мимо старушек, сидящих на скамейках в парках в шикарных местах наподобие Далвича, районах, которые, по нашему мнению, заслуживали быть ограбленными, хватали их сумочки и убегали.

Если мы видели арендованную машину или авто с иностранными номерами, мы всегда знали, что в багажнике что-то есть. Я воровал из карманов родственников. Я даже опускался до того, что опрокидывал кабинки уличных туалетов на временной парковке в Пекхэме, чтобы выхватить вещи у мокрых, шокированных и напуганных пассажиров.

Я ненавидел всех и вся, в основном потому, что у меня не было того, что было у них. Я провел первые пятнадцать лет своей жизни в Южном Лондоне. Несмотря на то, во что вас заставит поверить «Только дураки и лошади»[15], Пекхэм никогда не был полон нахальных парней типа Дэль Боя[16], зубоскалящих за рыночными прилавками, а затем отправляющихся пить яркие коктейли в местный бар. Он был полон безработицы, наркотиков, оружия и бессмысленного вандализма.

Я был зол на людей, у которых были блестящие новые машины или безупречно чистые мотоциклы. Настолько, что пинал их, оставляя вмятины, просто потому что мог. Я громил людям магазины, портил их барахло, потому, что у них оно было, а у меня нет.

В возрасте от пяти до пятнадцати лет я сменил девять разных школ, так что у меня было много учителей, на которых можно было злиться. Я злился на то, что они продолжали отправлять меня в классы для отстающих, но ничего не делал, чтобы выбраться из них. Если на то пошло, мне нравилось быть последним в классе. Это давало мне еще один повод злиться. Мне нравилось чувствовать, что все против меня. Я был частью клуба избранных. Это оправдывало мое негодование: я имел право творить то, что другие не могли или не должны были делать.

Прошло совсем немного времени, прежде чем я оказался в мире дерьма, и в тот момент решил, что все изменю. Но что мне было делать? У меня не было квалификации, чтобы получить приличную работу. У меня вообще не было квалификации, ни для какой работы. Так почему бы не пойти в армию? Почему бы не отбыть три года, посмотреть, каково это? Все, что угодно, лишь бы выбраться из этой клетки…

Я пошел на службу в шестнадцать, со способностями к чтению на уровне одиннадцатилетнего, возможно, поэтому мне не позволили стать пилотом вертолета, как парню в ролике о вербовке. Но нахождение в пехоте имело свои преимущества. Я оказался там, где от меня хотели, чтобы я злился. И мне платили за это.

Я убил своего первого человека в девятнадцать и получил повышение в звании, намного превышающее мои способности, став самым молодым полным капралом пехоты. Я был награжден Военной медалью за перестрелку, в которой мне повезло выжить. Я был повышен до сержанта, когда мне было всего двадцать три, и обнаружил, что командую стрелками, бывшими гораздо старше.

Это было год назад, а теперь я был в Седьмом Отряде. Но я не был так уверен, что это то место, где мне стоит быть, как всего двадцать четыре часа назад. Как будто для того, чтобы подчеркнуть это, кто-то испустил громкий пердеж в ответ на горн, и все вокруг заржали как кони.

4

Когда я проснулся, было еще так темно, что я не мог разглядеть собственную руку перед лицом, но светящийся циферблат часов сообщил мне, что сейчас пять сорок. Рассвет будет около шести. Черт, я опоздал на «готовность». Это было нехорошо.

Это стандартный порядок действий (SOP — standard operating procedure) британской армии: готовность перед рассветом и закатом — лучшим временем для атаки. Он распространяется даже на время учений. Помимо всего прочего, это способ заставить парней придерживаться распорядка. Если позволить бойцам дрыхнуть и овощить, они так и сделают. Дисциплина рушится, оружие не чистится, а затем оно отказывает, и люди гибнут. Это может показаться несколько радикальным, но такие системы развивались на протяжении всех тех лет, что солдаты сражались и умирали на поле боя.

В первичных джунглях ночью всякое движение прекращается. Полог листвы полностью закрывает небо, рассеянный свет отсутствует. Патруль останавливается на закате, после того, как сделает петлю вокруг своего следа, и устоит засаду, обращенную туда, откуда они только что пришли. Как только они убеждаются, что за ними не следят, они «уходят в гавань». Как только стемнеет, и никто не сможет к ним приблизиться, они растягиваютв темноте свои гамаки и тенты, на ощупь между двумя деревьями, не срезая и не ломая ни одной ветки, всегда стараясь минимизировать следы, которые оставят после себя.

Затем, перед рассветом, патруль соберется и усядется на свои Бергены, готовый к атаке. Как только станет достаточно светло, чтобы двигаться, командир патруля сделает это. Так что я облажался по-крупному.

Вокруг царила тишина, никто не издавал ни звука. Должно быть, они уже собрались и сидели на своих Бергенах, ожидая с оружием наготове. Я набросил на себя мокрый комплект со скоростью одержимого. Холодная, липкая ткань была покрыта песком и опавшим мусором, которые терлись о мою кожу. Я надел поясной комплект так тихо, как только мог, но все же недостаточно тихо. Я мог только надеяться, что никто не заметил возню Лорела и Харди[17], происходящую возле койки новичка.

Наконец я устаканился и ждал с остальной частью невидимого отряда, пока насекомые жужжали вокруг, выгрызая куски из моей шеи и рук. Я опрыскался моззи репом и смотрел, как бледный свет проникал сквозь полог, и окружающая природа пробуждалась к жизни. Вчерашний дождь все еще пробивался на опавшие листья. Вскоре последует приказ отставить, и я ожидал одного из двух. Либо Крис вздрючит меня за то, что я прошляпил и пропустил готовность, либо, что еще