Корфу - Владимир Виленович Шигин
– Небось нарошно хотят нас голодом уморить, мстят, гололобые, за Калиакрию с Гаджибеем!
«Мы последними крошками уже довольствуемся и при всей бережливости едва еще одну неделю, делясь от одного к другому, пробыть можно», – писал в отчаянии Ушаков русскому послу в Константинополе. «Служители наши, – повторял он спустя несколько дней уже в письме турецкому правительству, – находятся в крайней опасности и неминуемом бедствии от голоду. Ежели вы хоть малейшее замедлите и провиант не будет скоро к нам доставлен, то люди должны будут умирать с голоду».
Пообносились команды и в одежде. Теперь наши корабли издали напоминали больше пиратские суда, чем корабли российского императорского флота. Офицеры еще как-то старались соблюсти приличия в одежде, хотя тоже давно ходили босиком. То матросы в повязанных на головах платках и в грязных исподниках выглядели как толпа нищих оборванцев.
«Служители, на эскадре мне вверенной, – докладывал Ушаков в адмиралтейств-коллегию еще в начале осады, – не получая жалованья, мундира и мундирных денег на нынешний год, пришли и находятся в самой крайности, никаких способов к исправлению себя не имеют, почти совсем без платья, а обуви многие совсем не имеют».
Надо было что-то делать, и тогда Ушаков закупил по дешевке большую партию женских капотов. Необычное решение командующего вызвало массу шуток и анекдотов на эскадре. Впоследствии, уже после возвращения домой, ветераны с удовольствием рассказывали небылицы:
– И тогда Федор Федырыч решил обмануть хранцузов! Одели мы дамские платья и ну в десант. Хранцузы видят – барышни к ним гурьбой бегут. Возрадовались, кричат: «Мамзель! Мадам! К нам! К нам!», а мы как подбежали, хрясь штыком, тут тебе сразу и мамзель, и мадам! Вот как хитер был наш Федор Федырыч!
Слушатели только головой качали, и вправду, ну что тут скажешь!
Увы, на самом деле Ушаков одевал подчиненных вовсе не от хитрости, а от безысходности. Выглядели офицеры и матросы в разноцветных капотах и вправду весьма комично, но выбирать не приходилось, и теперь вахта в сырую погоду вышагивала по палубам в новых пестрых нарядах.
Добиться чего-то от турок было почти невозможно. Они никогда ни в чем не отказывали, но также никогда ничего не выполняли. Одни суда с провиантом, отправленные из Константинополя, «в зимнее время разбились», другие прохудились и чинились по всему Средиземноморью.
Наконец, о чудо, из Севастополя подошел транспорт «Ирина» с солониной и сухарями. Увы, когда мясо начали перегружать на выстроившиеся в очередь судовые барказы, оказалось, что «немалое количество его с червями, гнило и имеет худой и вредный запах». Воняло так, что слышно было даже в крепости. Французы, зажимая носы, поглядывали на наши корабли, что там у русских происходит?
Привезли на «Ирине» и деньги, но… в бумажных ассигнациях, которые никому за границей и даром не были нужны. А потому бесполезные бумажки снова затолкали в мешки, пломбированные и отправили в Севастополь, чтобы тут под ногами не валялись.
– Уж не «друга» ли вашего Мордвинова сии происки издевательские? – спрашивал Ушакова верный Сарандинаки.
– Отколь же мне знать, – вздыхал тот. – Может, так все и обстоит. А может, просто чиновник какой безголовый напортачил, поди, выясни отсюда!
* * *
В декабре пришел от берегов Египта со своими двумя фрегатами капитан II ранга Сорокин, отправленный туда в крейсерство еще от Дарданелл.
– Ну, Александр Андреевич, докладывай, что у тебя и как? – обняв командира «Михаила», велел Ушаков.
Доклад Сорокина был неутешителен. Все три месяца своего крейсерства у египетских берегов наши не получили от англичан и турок и мешка сухарей.
– В кладовых провизионных моих как в пустыне египетской, последняя мышь и то вчера повесилась! Вот, надеемся у вас припасами разжиться.
– Наши мыши тоже себе веревки уже намыливают! – вздохнув, ответил Ушаков. – Но чем-нибудь, конечно, поделимся, не помирать же вам с голоду!
Наши историки любят писать о сражениях и победах, но не любят о делах скучных финансовых, хотя никто еще никогда не мог воевать без денег. Нужны были деньги и Ушакову. Уж не знаю, случайно или нет, но столь любимый нашими либералами «выдающийся экономист» адмирал Мордвинов так организовал финансовое обеспечение эскадры Ушакова, что лучше бы он этого не делал вообще. Началось с того, что золота вице-адмиралу не дали вовсе, а только ассигнации, которые в воюющей Европе никому и даром не были нужны. Тогда Ушаков вынужден был обратиться к аккредитивам, при поручительстве баронов Гипша и Тимони на огромную сумму – 100 тысяч червонцев, что было ему обещано тем же Мордвиновым. Обеспечить выплату этих денег по аккредитивам должен был некий банковский дом Соммарива в Палермо (уже получивший под это солидный кредит), о котором до тех пор никто и слыхом не слыхивал. Когда же Ушаков послал в Палермо мичмана Абруцкого с бумагами на получение денег, то оказалось, что никакого банковского дома Соммарива в Палермо уже нет и в помине. Сегодня к таким аферам нам, увы, не привыкать, но тогда такое надувательство было неслыханно. Разумеется, Федор Федорович выход все же нашел. Но потеряно было самое дорогое – время.
Именно отсутствие денег и провианта заставили Сорокина покинуть берега Египта. Впрочем, англичане его поддержкой остались весьма довольны. Вместе с отрядом капитана Гутьена наши бомбардировали форт Абукир. При этом на турецких канонерских лодках турецкие команды были заменены на наши и английские.
За время своего крейсерства Сорокину удалось перехватить несколько мелких судов, на которых было захвачено два десятка французских офицеров, пытавшихся пробраться из Египта во Францию. В большинстве случаев они везли секретные письма, которые, впрочем, всегда успевали уничтожить. При пленных офицерах было найдено более 30 тысяч золотых червонцев. Сумма огромная. Однако при допросе все французы в один голос заявили, что это деньги не казенные, а их личные сбережения. И хотя в последнем Ушаков сильно сомневался, но слово офицера – есть слово офицера.
– Собственность обезоруженных неприятелей должна быть свято уважаема даже в сию добычами преисполненную войну! – сказал он присутствовавшему тут же Сорокину.
Все золото было немедленно французам возвращено. Узнав о решении русского вице-адмирала, те были
