Ремарк. «Как будто всё в последний раз» - фон Штернбург Вильгельм
Кстати, о современной немецкой литературе Ремарк в 1960-е годы почти не высказывается. В его интервью не встретишь имен Генриха Бёлля, Гюнтера Грасса, Зигфрида Ленца, Мартина Вальзера. «Видите ли, — говорит он в 1963 году в телебеседе с Фридрихом Люфтом, — ныне живущие немецкие писатели, по сути дела, в уникальной ситуации. Предыдущего поколения, к которому отношу и себя, уже не существует. Эмигрировав, оно по-настоящему так и не вернулось в Германию. Так что перед ними широкое пустое поле, где каждого сразу можно заметить. Тем не менее — всходы невелики. Как вы думаете: может быть, это объясняется подспудным страхом высказать все, что хотелось бы, или такого страха уже нет?» Заметим на полях: употребляя глагол «эмигрировать» и в этом интервью, Ремарк вновь выражает свое саркастическое отношение к недавнему прошлому своей родины.
Спустя два года он снова выскажется на эту тему — в рецензии, написанной по просьбе журнала «Шпигель» и, заметим, единственной в этом жанре во всем его послевоенном творчестве. Критическому разбору подлежит роман Ханса Фрика «Брайнитцер, или Другая вина». Бывший врач в одном из нацистских концлагерей, а ныне пенсионер в стране «экономического чуда», испытывает столь сильные муки за совершенные им преступления, что решает добиться суда не только над собой, но и над двумя сообщниками, один из которых теперь сутенер, а другой — начальник городской полиции. Но суд отвергает иск правдоискателя: они устали заниматься делами такого рода. «Брайнитцеру каяться не положено», — пишет «Шпигель» в краткой аннотации к рецензии Ремарка, а один из литературных критиков назовет ее «гимном» в честь молодого автора, заставляющего своим первым произведением вспомнить о кафкианских прозрениях. Ремарк обменивается письмами с Хансом Фриком, знал он и его отца, тоже обретавшегося в конце 1930-х за океаном.
Почти не касаясь художественных достоинств книги, Ремарк подчеркивает злободневность ее содержания. Не избегает при этом суждений о послевоенной немецкой литературе. «Можно было бы предположить, что чудовищное изобилие совсем недавно пережитого, из которого раньше одного дня хватило бы на всю писательскую жизнь, раскроется с огромной силой, — произошло же обратное: неожиданно соскользнув в прошлое, это пережитое на какое-то время стало странно нереальным...» После Первой мировой войны воображение людей потрясали драмы, стихотворения, романы Вальтера Хазенклевера, Эрнста Толлера, Леонгарда Франка, Франца Верфеля, экспрессионизм, новая живопись. «Последствия второй такой же войны были иными. Она не привела к взрыву возмущения, к вскрику, к революции. Это была тотально проигранная война — проигранная не только в разбомбленных городах, но и в разбомбленных головах и сердцах». И в этом, по мнению Ремарка, причина того, что немецкая литература молчала, слишком долго для нетерпеливого читателя, и двигалась потом вперед медленно и разрозненно, скорее благодаря отдельным достижениям».
Правда, в наличии были уже ранние романы Генриха Бёлля, превосходная проза Вольфганга Кёппена, монументальные эпосы Ханса Хенни Янна, книги Альфреда Андерша, «Жестяной барабан» Гюнтера Грасса. Лично Ремарк был, несомненно, разочарован: с его точки зрения, тема войны, нацистских преступлений, изгнания и эмиграции мало интересовала более молодых писателей. Гражданин мира, живший в Америке и соседних с Германией государствах, не мог не видеть, с каким неверием, гневом и презрением люди взирали там на то, что творилось в его родной стране на протяжении двенадцати лет — с зимы 1933-го до весны 1945 года. Там еще ничего не забыли и простили лишь какую-то малость. Своими деликатными замечаниями о работе более молодых коллег Ремарк затронул еще одно важное явление литературной жизни. В середине 1960-х годов новая немецкая литература не пользовалась мировым признанием. Томас Манн, Лион Фейхтвангер и Эрих Мария Ремарк оставались и в первые два десятилетия после 1945 года немецкими писателями, новые сочинения которых сразу же переводились и издавались в западном зарубежье, именно они — из когорты еще живших немецких романистов — представляли словесность своей страны в послевоенном мире. Положение начало меняться в 1970-х, но и тогда прорыв удался лишь небольшому числу произведений. Германия утратила имидж литературной державы.
Вообще же, завзятый книгочей Ремарк рецензий на новинки художественной литературы не пишет. Да и заказов из газет, по-видимому, не получает. Читал ли он романы молодых коллег оком литературного критика? Неизвестно. Ведя дневник, обычно записывает, кого и что в данный момент читает. Наряду с классиками — современных американцев, некоторых французов, а также свежие вещи немецких товарищей по эмиграции из его поколения. Ни одно из произведений, написанных немецкими прозаиками в первое десятилетие после войны, не упоминается. (В 1955 году Ремарк, как мы уже знаем, прекращает вести дневник.)
Рецензии на книги Ремарк любил писать в 1920-е годы. Став знаменитым, высказываться о произведениях других писателей перестал. В 1962 году на нескольких страничках изложил свои мысли о книге Роберта Кемпнера «Эйхман и сообщники»: опубликованы заметки эти будут много позднее — через тридцать с лишним лет. И в данном случае это размышления о событиях недавнего прошлого. Писать вещи, воспринимаемые им как второстепенные, ему явно в тягость. И потому он пишет своему другу Кемпнеру: «Дорогой Дон Роберто, я заставил Вас ждать мой Review[98] Вашей книги бесконечно долго. Хотя работа у меня спорилась, и я наверняка написал бы с десяток таких обзоров. Всякий раз чего-то не хватало, не хватает и сейчас, но я знаю, что рецензент обязан укладываться в определенный объем... Тем не менее постоянно хочется чего-нибудь добавить, что-нибудь улучшить, в общем, хочется править, так что вся эта канитель может тянуться еще долго...»
Книга Кемпнера была опубликована во время судебного процесса над Адольфом Эйхманом, проходившего в Иерусалиме и получившего широкий международный резонанс. Архитектор геноцида европейских евреев был приговорен к смертной казни. Приговор был приведен в исполнение в ночь с 31 мая на 1 июня 1962 года. В своих лапидарных заметках о книге Кемпнера Ремарк высказывает мысль, с которой мы уже встречались в его романах, знакомясь с образами тех или иных нацистов. «Они не аттилы и не чингисханы, — они старательные, раболепные, зацикленные на своей карьере управленцы, денно и нощно стремящиеся превзойти друг друга в смертоубийствах, дабы выглядеть в глазах начальства еще более умелыми и прилежными; партийцы, имеющие право на получение пенсии, отцы семейств, работающие на благо отечества и не страдающие бессонницей; верные своему долгу мужи, со спокойной душой, в четырех копиях, подписывающие распоряжения, на основании которых должен быть истреблен целый народ, — хладнокровно, сообразно морали палачей и холопов: приказ есть приказ...» Зло банально, утверждает Ханна Арендт, но оттого, добавим от себя, не менее ужасно. Антибуржуазные настроения Ремарка находят после Второй мировой войны гораздо более серьезную опору, чем в те годы, когда он с позиций юного ценителя искусств выражал свое возмущение поведением чванливого истеблишмента.
«Крохотки», которые Ремарк пишет наряду с романами, его суждения о современной ему немецкой прозе показывают, что и в последние десять лет своей жизни он с живейшим интересом следит за текущими событиями в мире, продолжая осмыслять историю Третьего рейха и последствия нацистской диктатуры.
Ремарк и на склоне лет остается homo politicus.
Неудивительно, что его творческие усилия во второй половине 1960-х годов вновь сконцентрированы на романе об эмигрантах. Он работает над ним, отправляя в корзину одну за другой готовые рукописи, и отложит перо лишь за несколько недель до смерти. Роман «Земля обетованная» остается незаконченным...
«Земля обетованная»
Снова повествование о тех, кто словно после кораблекрушения выброшен океанской волной на берег. Тема, не оставлявшая Ремарка до последних дней жизни. Он вновь обращается к судьбам людей, лишившихся родины, мучимых воспоминаниями о бегстве, борющихся за выживание. Но теперь он меняет место действия, перенося его в Америку. Драматургически, таким образом, иная точка зрения, нежели в предыдущих романах об эмиграции: изгнанники не живут более в мире, где под вопрос поставлено само их существование. Война идет в Европе и Азии — не в США. Здесь над тобой покуражится крючкотвор-бюрократ, тут могут посадить за решетку, но не грозят депортация, пытки, смерть. Щупальца гестапо не достают до Нью-Йорка. И хотя у тебя нет ни гражданства, ни гарантированного куска хлеба, ты — в стране, которую можно назвать «обетованной».
