Маньяки в Москве - Эдвард Максимовский
Мать объясняет это грубым отношением к сыну воспитателей, так как, забирая сына домой, воспитатели просили ее убрать рвотные массы, оставшиеся после ребенка еще с обеда. После перевода его в другой детский сад подобные истерики прекратились.
По характеру Сергей формировался тихим, замкнутым, стеснительным, всегда отдавал предпочтение играм наедине, нежели со сверстниками. Родителям стоило больших трудов отправить его на улицу поиграть с другими ребятами в футбол или хоккей. Из игрушек любил играть с машинками, причем одной машинкой играл долго, несмотря на наличие других. Домой для игр детей никогда не приглашал.
Отец в своих показаниях сообщил, что они воспитывали детей в "соответствии с общепринятыми нормами".
В семье не было принято ласкать детей, целовать, только иногда, в порыве чувств, они позволяли себе сажать детей на колени. Каких-либо публичных нравоучений, избиений при шалости сына в общественных местах они не допускали, а старались методично, скрупулезно, через физические усилия довести до сознания ребенка правила и нормы приемлемого общественного поведения.
Например, когда сын начинал баловаться в транспорте, залезать с ногами на сиденье, отец выходил на одну-две остановки раньше, и двух-трехлетний ребенок шел до детского сада пешком. Так продолжалось до тех пор, пока он не понял, чего от него хотят родители.
Когда он был маленьким, они часто всей семьей ходили в поход, плавали на байдарках, удили рыбу, однако душевной теплоты в их отношениях не было. Сергей всегда был скрытным, молчаливым, больше привязанным к матери. Иногда отцу даже казалось, что сын чем-то обижен на него. Отношения с отцом стали еще более "прохладными" после того, как отец насильно заставлял сына принимать ледяной душ. Делал это грубо, резко, прямолинейно, действовал "как фашист", несмотря на сопротивление сына.
Для матери вскоре эти занятия стали невыносимыми и под ее давлением они прекратились. Однако с тех пор Сергей мылся всегда неохотно и, уже будучи взрослым, возвращаясь после работы с лошадьми, мог лечь в чистую постель, не искупавшись.
В 6 лет по совету врачей Головкину был сделан ортопедический корсет, в связи с "воронкообразной" грудью, который он носил в течение года очень неохотно.
Начиная с 5 лет и до 10-летнего возраста, у него появилась вредная привычка, выражавшаяся в мастурбации половых органов. Перед засыпанием сына мать замечала, что он прячет руку в трусиках. Объясняла ему, что этого делать нельзя, так как "он может заболеть", и просила положить руки поверх одеяла. Законченных актов мастурбации, сопровождавшихся эрекцией, семяизвержением, она никогда не замечала.
В школе обвиняемый начал обучение с 8 лет. Учился хорошо, но "без энтузиазма", когда возвращался домой, матери приходилось буквально "вытягивать" из него рассказ о проведенном дне, событиях в школе.
Сергей оставался таким же замкнутым, необщительным, стеснительным — родители не могли припомнить кого-либо из его школьных друзей.
Отец в своих показаниях подчеркивает, что если ранее ему удавалось на какое-то время найти с сыном общий язык, купив новую игрушку, то в школьные годы между ними встала "глухая стена".
По словам обвиняемого, отца он в детстве считал строгим и не совсем справедливым к себе. Так, в тот период отец старался исправить его сутулость или, когда видел в дневнике двойку, одними методами — "тычками", то есть тыкал пальцем в спину, лупил рукой, ставил в угол. Отец никогда ни в чем его не поддерживал, наоборот, ему доставляло удовольствие рассказать окружающим о каких-либо его неудачах, посмеяться над ним, даже когда он просил не делать этого.
Когда Головкину исполнилось 10 лет, в семье родился второй ребенок — дочь. Частично внимание родителей переключилось на нее.
Мать, в своих показаниях, отмечает, что, несмотря на рождение дочери, сын всегда находился в поле ее зрения и она пыталась сохранить с ним душевный контакт.
Сестра характеризует брата ровным, спокойным, неконфликтным, хотя у них никогда не было общих интересов, друзей. Ей была неинтересна жизнь брата.
Со слов Головкина в школе он "был паинькой" — послушным. Дома — несколько иным: мог ослушаться, вступить в перебранку с родителями и спорил в основном с женской половиной семьи. В школе всегда считался на "вторых ролях", хотя мечтал быть лидером. Был мечтательным, повышенно ранимым, впечатлительным, мысленно любил фантазировать на разные темы. Очень тяжело переживал свои маленькие неудачи, например когда мочился в постель, забывал застегнуть ширинку. От этого чувствовал себя ущербным, хотя явного пренебрежения, насмешек со стороны ребят не слышал. Злился сам на себя, внутренне стремился к одиночеству, общался с ребятами "вынужденно". Старался дружить с такими же "ущербными" детьми, которых притесняли из-за неуклюжести, полноты, плохой учебы. В детском возрасте "неосознанно" занимался онанизмом, спровоцировало эти действия частое мочеиспускание. Когда стеснялся отпроситься с уроков в туалет, зажимал рукой половой член, мял его, что сопровождалось "какой-то разрядкой". С 11–12 лет эти занятия стали регулярными, до 2 раз в день. Родители неоднократно заставали его за этим, ругались, зашивали даже карманы. С 12 лет появились первые эякуляции, сопровождавшиеся оргазмом.
Как показали свидетели, в школе Головкин учился средне, был молчаливым, замкнутым, осторожным, тихим, трусливым, безынициативным. Никогда ничем себя не проявлял, безропотно подчинялся всему. Курить начал с 7-го класса, курил очень много и вскоре стал настоящим курильщиком. Каких-либо отклонений в половом плане они не замечали, в разговорах на сексуальные темы, возникавшие у мальчишек, участия не принимал. Никогда ни с кем не дрался, с девочками не дружил, был совершенно незаметным, "серым", никаким".
В подростковом возрасте, в 12–13 лет, обвиняемый сильно вырос, стал сутулиться, на теле, лице появилась обильная угреватая сыпь, от чего он стал еще более ранимым, замкнутым. Мать замечала в сыне происходившие перемены, однако никогда не заводила разговор об этом "во избежание формирования комплексов". Понимала, что изменения во внешности очень значимы
