Маньяки в Москве - Эдвард Максимовский

Однако все это оставалось только "в мыслях", "мечтах", какой-либо инициативы он никогда не проявлял, разговоры о женщинах вызывали чувство брезгливости, к овладению техническими навыками совершения полового акта стремления никогда не имел, кроме того были опасения, что он "не справится с собой”, если в семье родится мальчик. Подробно рассказывает о фантазировании, возникшем в 10–12 лет, которое внезапно приобрело садистический характер и всегда сопровождалось мастурбацией.

Заявляет, что к концу подросткового периода, в юношеском возрасте ему удавалось "отвлечься", бороться с собой, понимая нелепость и болезненность происходящего с ним, однако, после избиения его подростками, произошел "всплеск" садистического фантазирования, в результате чего он твердо решил для себя совершить убийство.

Рассказывает о постепенной отработке деталей совершения преступления, которые "прокручивались” в голове, дополнялись, или наоборот исчезали, однако схема убийства оставалась всегда единой. Ощущения при этом сопровождались чувством "возбуждения", "возвышенности", отсутствием жалости к своим жертвам, т. к. всегда "с целью оправдания для себя", выбирал в качестве жертв мальчиков, склонных к правонарушениям.

Состояние начинало меняться, когда "объект" был в его власти, при этом становилось "легче дышать", появлялось предвкушение "радости" и т. д. Сам акт "пытки" длился до 3 часов, был одинаковым, "на одном подъеме".

Указывает, что действия начинал всегда с удушения, т. к. это было "более значимым". Переживания между удушением и расчленением были различными, но это было "одной цепочкой", в которой все было взаимосвязано.

Самым интересным был вид агонии при удушении, а именно — подергивания тела, предсмертные конвульсии, хрипы, безликое выражение лица, остановившиеся, смотрящие в одну точку глаза, вывалившийся язык, непроизвольный акт дефекации и мочеиспускания. При расчленении тел возбуждение возникало при виде внутренностей. Какой-либо связи между внутренностями животных и людей не было, при их созерцании возникали "психологическая разрядка", "возбуждение", "эмоциональный подъем”, "радостное состояние", нередко заканчивающиеся мастурбацией и семяизвержением". Так, сообщает, что в одном из первых убийств, с целью "продлить удовольствие", взял половые органы мальчика с собой, законсервировал их в растворе поваренной соли и в течение нескольких дней, рассматривая половые органы, был "поглощен” воспоминаниями о жертве. Созерцания внутренних органов одного человека хватало на момент одного убийства, т. к. к завершению убийства и расчленения "появлялось ощущение пресыщенности".

В последующем, до появления трупного запаха, постоянно возвращался в подвал, для "поддержания", "успокоения".

Совершая акты мастурбации, вспоминал в деталях подростков, "их пытку", рассматривал предметы, взятые у мальчиков. Утверждает, что всегда преследовал цель продлить время состояния "психологической разрядки, покоя".

Чем быстрее завершал казнь, тем скорее проходило ощущение удовлетворенности. В первых случах убийств подобное состояние удовлетворенности держалось около недели, в последних — один день. Благоприятное состояние было именно "внутри", выражалось в "приподнятом настроении", чувстве "выполненного долга”.

Исчезало оно постепенно, а затем вновь появлялись мысли, что сделал что-то не так, чего-то не доделал и т. п. Никогда не возникало полной уверенности, что все сделал именно так, как хотел. Идеальным акт насилия был только в воображении.

Чтобы острее испытать и прочувствовать ощущения подростков, пытался разнообразить свои действия, например, привязывал веревку к половому члену, однако в последующем эти действия не повторял, т. к. проявление боли потерпевшими ему мешало. Важно было "обозначить действия, увидеть их". Подчеркивает, что большее наслаждение доставляла не боль, возникавшая у жертв в момент "пыток", а "страдальческое, мученическое" выражение лица, их стоны, "способность к терпению боли".

Чем терпеливее оказывались мальчики, тем он их дольше мучил, истязал, т. к. их вид вызывал "особое наслаждение". С целью испытать ощущения, возникавшие у подростков, однажды, уже перед последним убийством, привязал к своему половому члену веревку и стал тянуть ее с большой силой. В этот момент, представляя мучения и страдания мальчиков, а также свои собственные мучения, при возникновении боли неожиданно, спонтанно, появился "психологический подъем", "разрядка", почти достигавшая по интенсивности ощущения в период агонирования подростков.

Постепенно, с каждым последующим убийством, нарастала потребность в "эксперименте", "жажда новых ощущений". Накануне перед каждым убийством представлял и придумывал разнообразные формы "пыток". Несмотря на то, что вид агонии, физические мучения и истязания подростков вызывали у него "психологическую разрядку", появилось желание подавлять их "морально".

Привлекало то, что "своей властью разрушает детскую дружбу", когда заставлял детей вешать друг друга, возникающее ощущение власти выражалось в "позвышенных чувствах", "электрическом разряде", "возникало самоутверждение", удовлетворение от того, что подростки полностью ему подчинены. Доставляли удовольствие перемена отношений между детьми в период их гибели, отсутствие борьбы друг за друга, героизма, предательство.

Сравнивая их отношения с прочитанными в детстве книгами, убеждался, что людям не свойствен героизм, что, "когда речь идет о собственной жизни, мальчики легко подставляли товарищей". В последующем, спустя несколько дней, при воспоминании происшедшего, прибегал к акту мастурбации, после чего наступало "физическое и психологическое удовлетворение". На душе появлялось облегчение, чувство "покоя", настроение приближалось к "радостному". Поясняет, что трупы выносил из гаража спустя 2–3 дня, специально медлил с целью "продлить наслаждение", т. к. в последующем, при созерцании частей от трупов, возникало ощущение покоя. Когда выезжал на места поиска трупов со следствием, то вновь появлялись "ностальгические ощущения", эти останки служили поводом для воспоминаний. Подчеркивает, что после первых убийств у него не было конфликта с собой, каких-либо переживаний, борьбы мотивов, "все было как само собой разумеющееся". Временной промежуток между убийствами в последнее время уменьшался, желание было очень частым и поиски были постоянными. Отрицает активные оральные гомосексуальные акты, т. к. считал для себя эти действия унизительными.

Подчеркивает, что ко всему относится "фаталистически", поясняет, что собственная смерть его не пугает, "чему быть — того не миновать", говорит только о сильном чувстве жалости к матери и стыда перед ней за совершенные действия. В отделении держится обособленно, спокойно, с некоторым любопытством участвует в различных обследованиях, однако явного интереса к их результатам не проявляет.

С испытуемыми общается избирательно, формально. При представившейся возможности свидания с матерью отказался от встречи, что объяснил "стыдом перед матерью и невозможностью из-за содеянного смотреть ей в глаза".

Мышление конкретное, формальное, целенаправленное, последовательное, суждения отличаются склонностью к рационализму.

РАССТРЕЛЯТЬ МАНЬЯКА

ПРИГОВОР[2]

Именем Российской Федерации

19 октября 1994 г. судебная коллегия по уголовным делам Московского областного суда в составе:

председательствующего Дзыбана А.А., народных заседателей Карпова Э.А. и Кузнецова Ю.А., с участием государственного обвинителя Сокина А.В. и защитника, адвоката Пашкова М.А.,

при секретаре Бодровой С.