Том 8. Фабрика литературы - Андрей Платонович Платонов

Андрей Платонович Платонов

Собрание сочинений

Том 8. Фабрика литературы

Литературная критика

Об искусстве (Из дневника)

Как в повседневной, будничной жизни людей день сменяется ночью, период деятельности периодом покоя, так в жизни человеческой – в ее высшем смысле, на ее вершинах – в пламенном постигательном труде разума бывают подобные же периоды напряжения и отдохновения.

Отдохновение, покой духа – тот момент, когда он созерцает только самого себя, свое совершенство, свою идеальную гармонию, – есть искусство… Искусство – это жизнь разума, замкнутая в себе самой, в своей колышущейся бездне, когда он и во всей природе, во всем космосе видит только самого себя, отражение своей великой сущности, и потому искусство – такая бесконечная радость, такой гимн восторга под склонившимися небесами… Ведь все стихии, все буйные силы вселенной смолкают тогда, когда освобожденный дух человеческий отражается в них во все растущей красоте своей, когда безмолвными прозрачными острыми лучами он освещает тьму, и мы, созерцающие, в великом торжестве видим везде то же, что и в себе. Мы роднимся со всем, что казалось нам хаосом; мы убеждаемся, что вокруг нас лишь братья, любящие и ждущие нашего привета и ласки, нашего внимания, – и все это дает нам дух наш, созерцающий себя в космосе, – искусство…

Если жизнь, в победном устремлении двигаемая разумом вперед и вперед, есть океан, охваченный ураганом, то искусство – та же жизнь, тот же океан, но океан утихший, предвечерний, когда вся грязь осела на дно, и, пронизанный солнцем, он открыл каждому ищущему взору волшебные глубины свои с миллиардами живых существ, недвижными кораллами и сказками непостигнутых тайн – все прекрасное сокровенное лицо трепещущей юной жизни…

Искусство – это дивный сон разума, будто он уже постиг все, восцарствовал над всем – и гармония, совершенство, истина – есть все… Искусство – это идеал моего я, осуществленный в безграничном хаосе того, что называют миром.

Достоевский

Не одна душа у человека.

Древнейшая идея человечества вылита Достоевским в чистые художественные формы с родной его душе целомудренностью и тревожной, смертельной страстью – идея пола.

Первою функцией жизни человека была не мысль, не сознание, а половая страсть – стремление к продлению жизни, первая стычка со смертью, желание бессмертия и вечности.

Мы живем в то время, когда пол пожирается мыслью. Страсть, темная и прекрасная, изгоняется из жизни сознанием. Философия пролетариата открыла это и помогает борьбе сознания с древним еще живым зверем. В этом заключается сущность революции духа, загорающейся в человечестве.

Буржуазия произвела пролетариат. Пол родил сознание. Пол – душа буржуазии. Сознание – душа пролетариата.

Буржуазия и пол сделали свое дело жизни – их надо уничтожить. Пусть прошлое не висит кандалами на быстрых ногах вперед уходящего…

Наша общая задача – подавить в своей крови древние горячие голоса страсти, освободить себя и родить в себе новую душу – пламенную победившую мысль. Пусть не женщина – пол с своей красотою-обманом, а мысль будет невестою человеку. Ее целомудрие не разрушит наша любовь.

Достоевский бился на грани мира пола и мира сознания. И то одно, то другое брало верх в его истомленной душе мученика.

Мышкин – Рогожин, вот две стихии, два центра, два мечущиеся дьявола сердца Достоевского. А Настасья Филипповна это слияние двух миров – Мышкина и Рогожина – в одно, самый опасный, смертельный, неустойчивый момент, висение над бездной на травинке.

Настасья Филипповна – сам Достоевский, ни живущий, ни мертвый, путающий смерть с жизнью, союзник то бога,

то дьявола, пугающийся и раненый насмерть сомнением, падающий, ищущий Достоевский.

Настасья Филипповна не жила, а искала жизнь и находила ее то в дьяволе – Рогожине, то в боге – Мышкине. Потому что душа ее – дитя третьего, неведомого царства, где никто не царствует, где ничего нет, где свобода, пустота и вихри мертвых пустынь. Туда ведет провал в гранитной стене жизни. Это тот мир, откуда истекают все другие миры – и Мыш-кин, и Рогожин. Этот путь давно пройден вселенной, и только Достоевский со своею душой – Настасьей Филипповной – отстал и бродит там один, зовет и молится.

Достоевский поэтому ничтожнейший из существ, ибо бессилен родиться, выйти из состояния хаоса для жизни или смерти – быть Мышкиным или Рогожиным. Он ни то ни се – самый страшный и истинный сатана, противник себя, неуверенный дух.

«Идиот» как пьеса выражает собою борьбу полов. Рогожин – сама земля, ее черные мощные недра, вырвавшаяся еще бессознательная жизнь, и в своем полете к вечности уничтожающая и себя, и самую возможность вечности (Настасью Филипповну).

Мышкин – родной наш брат. Он вышел уже из власти пола и вошел в царство сознания. Только одно осталось у него от прежнего – сожаление. Он еще не знает сущности жалости: она не в любви к хилому, а в борьбе, превращении хилого в сильного, постройке железных дворцов мощи на болотных зыбях бессилия. Жалость – тление души. Борьба и ненависть – ее огонь и взрыв.

Князь Мышкин – пролетарий: он рыцарь мысли, он знает много; в нем душа Христа – царя сознания и врага тайны. Он не отвечает ударом на удар: он знает, что бить злых – это бить детей. Прощение малым.

Рогожин в исполнении т. Волкова должен бы быть еще грубее. Актер забыл, что Рогожин – непроснувшееся, почти не живущее существо, что разница между ним, деревом, ветром – небольшая.

Мышкин не должен быть жалок: в недрах души его есть знание, что он – великий дух. И в его жизни это должно прорываться и быть видимо (видела же это Настасья Филипповна). Мышкин – царь у Достоевского, а этого никто не заметил в игре актера.

Т. Мрозовская – Настасья Филипповна позабыла, что она Мрозовская, и стала Настасьей Филипповной. Отрекшись от себя, она превратила «игру», театр в ожившую по воле артиста действительность.

Она явила собой образ души Достоевского, погибающего духа сомнения и неуверенности, ищущего спасения в страдании, искупления – в грехе и преступлении, идущего к жизни неизвестными людям путями.

Ответ редакции «Трудовой Армии» по поводу моего рассказа «Чульдик и Епишка»

Вы пишете о великой целомудренной красоте и ее чистых сынах, которые знают, видят и возносят ее.

Меня вы ставите в шайку ее хулителей и