Мысли о главном. О жизни и смерти - Валерий Степанович Миловатский
К этому следует добавить, что Флоренский, говоря о тайне, в основном говорит о мире физическом. Но есть ещё мир биологический, человеческий, духовный – они взаимосвязаны; и каждый из них имеет свои оттенки, свои «ипостаси» тайны.
* * *
Я всегда как-то особенно остро и сильно ощущал людей. Они воспринимались мною как нечто особенное, небывалое, подчас непредсказуемое и в глубине своей таинственное.
Казалось бы, обычное дело – семья. Но и она имеет свою тайну. Как-то гостил я долго в одной семье. И в какой-то момент вдруг остро почувствовал, что между мной и ими стоит какая-то незримая преграда, некая непреодолимая дистанция. И это при всём их радушии и доброжелательности.
Я вдруг увидел, что какие-то словечки и жесты между мужем и женой для меня невнятны, они предназначены исключительно друг для друга, они внутри мира их семьи; существует какой-то таинственный «пароль» их личных взаимоотношений, некий «код» семьи, особенный и только для них открытый смысл их супружества, тайна их дома-семьи. А если в семье этого «кода» нет, значит, что-то неблагополучно в ней.
* * *
Сам человек – тайна, о которой никогда не будет сказано исчерпывающе. Ещё Блаженный Августин писал: «Человек – “необъятная бездна”, тем более по отношению к Благодати. Благодать… есть тайна»[252].
О том же митрополит Вениамин Федченков: «Душа – великая тайна; и жизнь её у подвижников вся сокрыта в Боге»[253].
Преподобный Иустин Попович: «Душа человеческая!.. О тайна из тайн, о чудо из чудес!»[254]
Человек – тайна, и без тайны он жить не может. Без той тайны, которая движет душой личности, её судьбой, её жизнью.
О тайне смерти
Есть тайна жизни – и есть тайна смерти. Вначале хочу привести на этот счёт мнения наших современников – священников.
Вот важное наблюдение протоиерея Артемия Владимирова: «Но как бы (о смерти) ни сказать, за тем, что произошло, стоит тайна. Я не знаю, доводилось ли кому из моих читателей присутствовать при кончине близкого человека. Но только когда она совершается и душа переходит за хрупкую грань земного бытия в мир духовный, наступает внезапно великий покой…Верующие словно чувствуют рядом с собой присутствие души, светлой, торжествующей, празднующей день своего духовного рождения»[255].
Значит, этот смертный покой – тоже тайна!
Менее благодушно об этом размышляет священник Валериан Кречетов: «Вообще, тайна смерти – она во всей своей полноте для нас непостижима. Непостижимо, почему даже Господь наш Иисус Христос – Богочеловек! – тоже прошёл вратами смерти. Непостижимо, почему все обязательно должны пройти через смерть. Даже, видно, при втором Пришествии изменение живущих будет подобно смертному моменту. Ведь во время Пришествия будут живущие на земле, но, наверное, всё-таки они тоже как-то соприкоснутся со смертью. Потому что если даже пророки Илия и Енох, взятые живыми на небо, придут на землю для того, чтобы пройти всё-таки вратами смерти, – значит, это обязательно для всех… Так что если Сам Спаситель и Матерь Божия прошли смертными вратами, то уж, наверное, и всем остальным этого не миновать»[256].
Митрополит же Антоний Сурожский, всю жизнь размышлявший о смерти, сказал: никто «не может знать о её (смерти) “горечи” и о её освобождающей Тайне – кроме Христа Спасителя, вкусившего смерти и воскресшего…»[257].
Кто только не размышлял о тайне смерти, а она всё так же остаётся тайной. Одно можно сказать: тайна смерти побуждает к преодолению её. Миллионы храбрецов бросались на штурм этой твердыни. Христиане знают путь преображения и воскресения. О, это победные знаки!
Есть ещё другой путь в битве со смертью, путь воплощения себя в этой кратковременной, земной жизни – это путь творчества, в широком понимании слова. Очень редко два эти пути соединяются в одной личности, обычно они очень сильно отделены друг от друга: либо ты схимник, либо поэт, либо мощи святых – либо «Война и мир»…
Соединить их в себе стремились Толстой, Флоренский, монахиня Елена Казимирчак-Полонская… Лермонтов писал:
Боюсь не смерти я. О нет!
Боюсь исчезнуть совершенно[258].
П.Б. Струве, в 1909 году единственный раз видевший Толстого, был потрясён: «Самое сильное, я скажу, единственное сильное впечатление, полученное мною от этого посещения, можно выразить так: Толстой живёт только мыслью о Боге, о своём приближении к Нему. Он уходит отсюда – туда. Он уже ушёл. …душевно и духом он там, куда огромное большинство людей приходит только через могилу, незримо и неведомо для всех других. А он ушёл, а я это видел, чувствовал о нём и с ним. И в то же время я видел его. В этой очевидности ухода из жизни живого человека было нечто громадное и для меня единственное. …Прожив несколько огромных жизней, он из жизни вышел живым. Я ощутил это тогда, в первый и последний раз увидав лицом к лицу Толстого. …Он уже тогда поднялся над “жизнью” и “смертью”, ибо пошёл к Богу»[259].
Д.С. Мережковский, прочтя дневники Толстого, изумлённо пишет о его «опыте»: «Бессмертие – вечная жизнь не только там, за гробом, когда-нибудь, но и здесь, на земле, сейчас – таков реализм этого опыта. «Чтобы верить в бессмертие, надо жить бессмертною жизнью здесь»[260].
Уже в наши дни об этом опыте свидетельствует преподобный Иустин Попович: «Чувствовать Бога в себе постоянно, в каждой мысли, в каждом чувстве, в каждом поступке – это и есть бессмертие. Обрести в себе такое чувствование Бога и означает обеспечить себе бессмертие и жизнь вечную»[261].
Смерть – узел целого сонмища тайн! Её тайна связана с тайной посмертия (ещё не бессмертия!). Она же вообще связана с тайной души и с тайной тела. Ибо тело не просто грузный довесок к душе, от которого она якобы стремится освободиться. Нет, это слишком лёгкое суждение! Тело вовсе небезразлично душе. Это удивительный дом её и вместе с тем воссоздатель и орудие её. Именно тело, материальное, вещественное, даёт возможность душе жить в этом стеснённом мире. И это столь важно и необходимо для развития и утверждения её в бытии. Мы здесь, на земле, как дети-школьники оставлены Богом как бы сами на себя – но Он присматривает за нами: что из нас выйдет? Без
