Россия и Запад - Федор Иванович Тютчев
Слишком, слишком поздно начинает приходить к самосознательности наша политика. Время упущено. – Mors Caroli – vita Conradini, mors Conradini – vita Caroli, – вот чего мы вовремя не поняли по отношению к Западу.
Ваши две последние статьи о предостережениях здесь произвели сильный эффект и, разумеется, сильно раздражили против вас предержащую власть, которая упрекает вас в недостатке всякой деликатности, почти что в неблагодарности.
Я имел вчера, по этому случаю, довольно оживленный разговор с Похвисневым, не приведший, понятно, ни к какому заключению.
Простите. Анну обнимаю.
Ф. Т.
Аксакову И. С., 30 января 1.868
И. С. АКСАКОВУ 30 января 1868 г. Петербург
Петербург. 30 января <18>68
Ваши последние статьи – касательно интимидации – очень метки и своевременны. Податливость всякого рода интимидациям всегда соразмерна с бессознательностию. – Впрочем, что касается до турецких славян, т. е. до восточных христиан, то тут инстинкт довольно силен, чтобы устоять против каких бы то ни было внушений, – в этом вопросе политика наша не изменится. Другое дело – вопрос об австрийских славянах. Вот что следует выяснить и определить.
Следует, еще раз, создать по этому вопросу для русской политики легальную почву, т. е. заявить, во всеуслышание целой Европы, наше полнейшее сочувствие к австрийским славянам на основании их законной равноправности, ничего не скрывая, ничего не умалчивая, и чем откровеннее будет наше заявление, тем менее возбудит оно подозрений и нареканий.
Вот как, по-моему, следовало бы поставить вопрос.
Австрия – по существу своему – есть и не может не быть федеративным государством. Славянскому элементу принадлежит числительное большинство. Желать, чтобы это большинство не лишено было равноправности, – не только не заключает в себе ничего враждебного существенному интересу Австрии, но самое ее существование немыслимо вне этого условия, следственно, настаивать на этом условии – не посредством дипломатического вмешательства, на которое мы не имеем никакого положительного права, а свободным словом русской печати – не представляет ничего такого, что бы могло быть истолковано в смысле заклятой вражды против настоящих, законных интересов Австрии. – Это нерв всей аргументации. – Мы нисколько не обязаны признавать Австрию исключительно немецкою или мадьярскою державою, – для нас она, по преимуществу, славянская, и желанием, чтобы славянскому большинству принадлежала подобающая ему в судьбах Австрии доля влияния, мы свидетельствуем о желании установить и упрочить с этою державою самые дружественные отношения…
Вот, мне кажется, как надо поставить вопрос, чтобы завоевать для нашей антиавстрийской агитации законную почву.
Аксакову И. С., 9 февраля 1868
И. С. АКСАКОВУ 9 февраля 1868 г. Петербург
Петербург. 9 февраля
Эту статью получил я от Феофила Толстого с просьбою препроводить ее к вам, любезнейший Иван Сергеич, для помещения в «Москвиче», но буде помещение не состоится, то просят о возвращении рукописи.
И здесь статья ваша об отчете прокурора Св<ятейшего> Синода произвела очень живое впечатление. Мне говорили, что граф Толстой был несколько им затронут, но в конце концов в этой статье более высказано для него лестного, по кр<айней> мере in spe, чем неприятного в настоящем, потому что настоящее это – не что иное, как безобразный хвост независимого от него прошлого.
И вчера полученная статья ваша от 7 февраля чрезвычайно хороша и своевременна. Положение точно таково, как вы его определили. Здесь уже несколько дней, как получены депеши от Штакельберга, высказывающие серьезные опасения касательно занятия турецк<их> провинций Австриею. – Но знаем ли мы, что́ в таком случае нам надлежит делать, – это, увы, подлежит большому сомнению, – и вот почему печать должна, самым решительным образом, высказывать то́, чего Россия имеет право ждать и требовать, а именно, чтобы на занятие Боснии и Герцеговины было с нашей стороны отвечено немедленным занятием Галиции. Мне очень понятна вся роковая громадность подобного решения, но ничего другого нам не остается… Вот чего нельзя терять ни на минуту из виду.
Здесь в известной среде страшное нравственное бессилие… Так что есть от чего прийти в отчаяние.
Благодарю Анну за письмо. Буду писать на днях. Господь с вами.
Аксакову И. С., 17 февраля 1868
И. С. АКСАКОВУ 17 февраля 1868 г. Петербург
Петербург. 17-го февраля
Вчера писал к Анне, сегодня к вам, в ответ на ваше вчера вечером полученное письмо. – Понимаю ваше удивление, и здесь оно было всеобщее, – не из тучи гром. Но все-таки в свете нет следствия без причины, а эту-то объяснить не совсем удобно… Стратегическое же движение было таково: довольно ловким маневром ключ позиции был захвачен еще до начала дела, и этим самым исход его предрешен заранее. Почему же так легко было завладеть этим ключом позиции? Это опять требовало бы объяснений не совсем удобных… Главная причина, полагаю, состояла в том, что самое существование «Москвича» представлено было в виде фальши, подлога, злокозненного глумления над великодушною добросовестностию администрации. – И этому-то взгляду на дело заявлено было положительное сочувствие, и этим сочувствием и было, разумеется, все порешено.
Логически запрещение «Москвича» должно повлечь за собою устранение «Москвы». – Теперь вопрос: следует ли вам предупредить добровольно это устранение или продолжать до последнего не́льзя? Если бы это было делом только личного достоинства, то я бы, не обинуясь, советовал бы сойти со сцены. – Решением 13 февраля, как бы оно ни состоялось, вы как публицист поставлены вне закона, а при таких условиях борьба не только невозможна, но и бесславна. Это не подлежит сомнению. – Но с другой стороны, в этой mise hors la loi [32] кроется большая доля недоразумения, совершенно преднамеренного для некоторых его вызвавших, но совершенно невольного и добросовестного в высшей среде, при содействии которой только и могло оно выработаться в осуждение.
Ваша публицистика связана неразрывною солидарностию со всею русскою печатью в ее лучших представителях. Вы и они защищаете одно и то же дело: национальность в
