Моя чужая новая жизнь - Anestezya

Меня довели до кабинета доктора и так же бесстрастно попросили:

— Проходите.

Мои догадки разбились вдребезги, когда я поняла, что дела обстоят ещё хуже, чем я предполагала. В кресле доктора сейчас восседал гауптаман Файгль.

— Добрый день, фройляйн Майер, или вы предпочитаете, чтобы я обращался к вам «Карл»?

Вот давай ты не будешь демонстрировать своё херовое чувство юмора, а?

— Да вы присаживайтесь, разговор у нас, чувствую, будет долгий.

Ну всё, приплыли тапочки к дивану. Винтер, зараза, всё-таки слил меня.

Глава 20 И меня зря ждёт дома семья, я - солдат. Если б мог бы, то выбросил я свой автомат.

Ну и как тут не вспомнить нетленку советского кинематографа: «Никогда ещё Штирлиц не был так близко к провалу»? Однако я умудрилась порадовать гауптмана самой лучезарной улыбкой, мол до безумия рада видеть старого знакомого. Не стоит заранее истерить, словно Гитлер в бункере. Мало ли, может, он, пользуясь случаем, захотел посмотреть как выглядит девушка, морочившая ему полгода голову. Я до последнего надеялась на благородство Вилли, что он ограничился общеозвученной версией. Иначе… Иначе, наверное, мне пиздец. Любой мало-мальски канонный нацист будет копать до последнего. Ведь если я русская и столько времени скрывалась, значит явно что-то нечисто. — Признаться я был удивлен, когда получил донесение лейтенанта, — издалека начал Файгль.

— Ну что тут сказать? — я привычно стала косить под дурочку. — Мне стыдно за свой обман, тем более солдата из меня толком и не получилось.

— О, не переживайте, — он иезуитски улыбнулся мне в ответ. — Ваше желание послужить нашему фюреру в достаточной мере искупают необдуманные решения.

Гауптман смотрел на меня со всей доброжелательностью, какую был способен показать маловыразительной рожей. Только вот сдаётся мне хренушки так всё просто. Чуйка усиленно вопила, что сейчас начнётся полный треш.

— Как видите, я нашла дело, где могу принести пользу, — я выставила словно щит свою работу в больничке.

— Позвольте с вами не согласиться, фройляйн, — хитро прищурился Файгль. — Безусловно выхаживать раненых достойное занятие. Однако я уверен, вы справились бы и с более важной миссией.

Это он о чём? Обратно, что ли, меня в полк вернуть хочет? Очень смешно. Самый бесполезный снайпер — это ко мне. Разве что пушечного мяса им не хватает, но вроде бы ставить девушек под пули в немецкой армии не практиковали. Хотя возможно я недостаточно хорошо учила историю.

— Я готова выполнить любую миссию ради нашей страны, — боже, что за хрень я несу? — Но вы же понимаете, девушке военным стратегом явно не стать.

— О, вы решили, что я хочу вернуть вас в полк лейтенанта? — Файгль наигранно удивился. — Отчасти это так, но конечно не в качестве штурмовика.

А что тогда? Борщи им варить?

— Как выяснилось, у вас имеются гораздо более ценные навыки, — загадочно продолжал он. — Сообщили бы сразу, что прекрасно знаете русский, и не пришлось бы мучиться на учениях. Неимоверными усилиями я попыталась вернуть остатки самообладания и не топить себя ещё больше. Не буду я унижаться слезливыми объяснениями, посмотрю, что он ещё скажет.

— Да как-то случая не представилось признаться. Знание русского не очень вписывалось в образ Карла.

Неприятно кольнуло, что Вильгельм всё-таки сдал меня со всеми явками и паролями. Я была о нём немного лучшего мнения, но с другой стороны это синеглазка у нас «неправильная пчела». Нацистам и полагается быть такими. Он донёс на меня даже не из личной выгоды, а тупо следуя букве закона. Это-то и пугало — когда подчиняются приказам, не думая, откинув в сторону человеческие эмоции. Мы, русские, в этом вопросе полные раздолбаи и слава Богу. Мне ближе и понятнее, когда всё в последний момент решается по воле случая или импульсивного порыва, чем такое педантичное следование правилам.

— Как видите, фройляйн, рано или поздно всё тайное становится явным, — в его вкрадчиво-доброжелательном тоне ощутимо прорезались металлические нотки.

— От обвинения в шпионаже вас спасло только поручительство лейтенанта Винтера. Так что я вам очень не советую в дальнейшем играть в подобные игры.

Намёк понят. Меня зароют ниже земли, если ещё раз посмею солгать нацистским «величествам». И Вилли тоже хорош! Сначала стучит, потом отмазывает.

— Мне больше нечего скрывать, — попробуй не поверить, глядя в мои честные глаза.

— Рад это слышать, учитывая насколько ответственную работу собираюсь вам поручить, — кивнул гауптман. — Вы займёте должность, которая с самого начала могла быть вашей.

«Твою же бабушку! То-о-очно! Переводчица!» — осенило меня, что и подтвердил Файгль.

— Конечно, некоторые солдаты немного знают русский, но у вас есть преимущества. Вы учили язык не по разговорнику, а вживую, — пустился в объяснения этот козёл, пытающийся сейчас разрушить все мои радужные планы. — Вы же прекрасно понимаете местные наречия?

Вспомнив свою легенду о нянюшке-крестьянке, я вынужденно кивнула.

— Ну вот и хорошо. Ваши обязанности будут включать в себя перевод документов, помощь в проведении допросов, работу с населением. Ну и немного шпионажа. Вы ведь «случайно» можете услышать немало интересного.

В принципе всё понятно, кроме одного.

— Что значит работа с населением?

— Безусловно в первую очередь мы удерживаем порядок на завоёванных территориях железной дисциплиной, но русские упрямы словно фанатики. Повсюду создаются партизанские отряды. Будет чудесно, если вы как-то донесёте до местных простую истину. Не стоит злить тех, от кого зависят их жизни и благополучие. Возможно, удастся добровольно уговорить тех, кто помоложе и покрепче, отправиться на работы в Германию.

Мне стало дурно, когда я представала, как буду смотреть на зверства во время допросов, запугивать беззащитных людей. И что значит уговорить уехать работать? Это заманить девчонок и мальчишек практически в рабство.

— Я… могу отказаться от вашего предложения? — осторожно ответила, следя за его реакцией. — Я переоценила свои силы. Война оказалась слишком суровым испытанием. Разве мне нельзя остаться здесь? Раненых с каждым днём прибывает всё больше и больше.

— Конечно, вы можете отказаться, — коварно улыбнулся Файгль. — Я ни в коей мере не хочу вас к чему-то принуждать. Я понимаю, как чувствительны и слабы женщины, и прекрасно помню, что