Вершина Мира - Андрей Алексеевич Панченко
Только после этого занялись лагерем по-настоящему. Сегодня идти дальше уже не было смысла, но нужно было приготовится к обороне. По итогам разведки проведенной казаками и Бауржаном выходило, что хунхузы ушли, но дать гарантий того, что они не вернутся никто, не мог.
Нашлась польза и от убитых разбойников. Собрали восемь ружей — у двоих фитильные древности, у прочих кремнёвки, одна берданка, видавшая виды; к ней нашлось десять патронов, смятых в тряпичном мешочке. Сабель и ножей — с полдюжины, пара щитов из лозы. Патроны к своим винтовкам я велел пересчитать дважды и разделить по людям поровну, чтобы никто не остался с пустыми сумами. Продукты, что размесили копытами, я приказал собрать, муку просеять сквозь чистую ткань. Она конечно всё равно оставалась грязной, но разбрасываться продовольствием в этих диких местах было нельзя. После полудня Бауржан ещё раз сходил на разведку и вернулся только вечером.
— Хунхузы ушли к седловине, командир, — Докладывал мне разведчик — Следы свежие, но не растянулись: кучей уходили. Не далеко станут — жадные.
— Значит, вернутся, — стоящий рядом Луцкий посерел лицом — И вернутся ночью.
— Нам всё равно не сбежать — немного подумав, сказал я — Если в пути застанут, всех перебьют, здесь будем оборону держать, а завтра двинемся в путь, если живы будем… А Обручев ведь говорил, что рисковать бандиты не будут, переговоры предложат, плату за проход, а оно вон как получилось…
Егорова уложили на плащ-палатку, под голову — седельную подушку, к затылку — мех с льдом из ручья. Дышит ровно, но пусто, как будто человек ушёл куда-то и не торопится обратно. Я посидел рядом минуту, послушал молчание. Потом взял карандаш.
Донесение Обручеву я писал коротко, без эмоций: «Нападение хунхузов на стоянке в верховьях Арпы, рассвет, туман. Враг до сотни, вооружение пёстрое. Наши потери: 2 уб., 5 ран., лошадей — минус 8. Противника отбит. Трофеи: 1 винтовка системы Бердан №2, 7 старых ружей, холодное. Раненому штабс-капитану Егорову необходима эвакуация. Прошу прислать конвой из Нарына, усиление патронами, гужевым транспортом, провизией и медикаментами. Путь продолжаем, но меняем порядок движения и стоянок». Подписался, приложил список и схему долины. Конверт опечатал сургучом.
Отправлял я Егорова с двумя легкоранеными стрелками под началом Смогулова — тот умеет идти тихо и быстро. Бауржан должен был отвести раненых подальше от хунхузов, чтобы они их не нагнали, и вернутся к нам. Дал им в достатке провизии и бинтов, поручил идти не той тропой, по которой мы сюда пришли.
— Ну всё мужики, удачи! — Напутствовал я стрелков — Приказ — добраться живыми!
Они уехали, растворившись в молоке тумана, как призраки.
Я приказал снять шкуры с двух убитых коней, мясо — в котлы. Бросать ценный ресурс было не в моих правилах, полярные походы научили меня дорожить каждой калорией. К тому же вареная конина мясо вкусное, как в горячем, так и в холодном виде, да и храниться оно долго. Палаток мы больше не ставили. Спать мы всё равно сегодня не будем.
Пока готовили ужин, я занялся своей раной окончательно. Паша развёл в котелке воду с карболкой. Иглу прокалили в пламени, нитки из хирургического набора, с катгута оставалось немного. Когда я его собирал, я не думал, что мне придется организовывать филиал военно-полевого госпиталя…
— Давай, вашбродье, залипнем дырку, — сказал Паша, и, не давая мне времени передумать, уверенно провёл первый стежок. Я молчал и считал вдохи. Наложили десять швов. Поверх — йодоформ, сухая повязка, сверху — бечёвка крест-накрест, чтобы не разошлось на ходу.
— Готово, — подытожил казак, удовлетворенно осматривая дело рук своих. — На рожон не лезть, тяжёлого не таскать.
— Слушаюсь доктор! — хмыкнул я. — Только ты про это ещё и хунхузам скажи, чтобы не беспокоили.
К сумеркам лагерь стал не узлом хаоса, а крепостью. Три «колокольчика» из жестяных кружек на растяжках, два «ёжика» из сучьев на тропке к ручью, ложные следы за лагерь — пусть ищут нас там. Я обошёл периметр. Хамзин сидел у западной бровки, лицо серое, но глаза живые. Николаев меня встретил ухмылкой:
— Живём, ваше благородие. Благодарствую что подлечили!
У костра я собрал совет, Бочкарёв и Луцкий.
— Предлагаю лагерь покинуть и устроить на ночь засаду. Сместиться на правый склон — там камни, оборону держать можно. Ночью разожжём в старом лагере ложный костёр, поставим пугала из шинелей. Основной лагерь — здесь до полуночи, затем скрытый отход в балку, если нас не атакуют, уйдем на рассвете.
— А если они вернутся раньше? — спросил Бочкарев.
— Тогда встретим конечно. Но не думаю, что они решатся раньше рассвета. Ночью нихрена не видно, а мы в обороне. Наверняка они за нами наблюдали и видели, что мы готовимся. Они то думали, что мы после их нападения тронемся в путь и тогда нас можно будет накрыть при переходе. Но раз мы остаемся…
Возражений ни у кого не было.
Но хунхузы до утра ждать не стали… Первый же час ночи принёс шорох. С востока, где ложная стоянка тлела оранжевым пятном, послышалось еле заметное «дзынь» — жестянка задела растяжку. Мы лежали тихо как мыши. Через минуту — ещё «дзынь», а затем торопливое шарканье шагов. Два тёмных силуэта скользнули к фантомному костру.
— Сейчас! — шепнул Бочкарёв.
Но я поднял ладонь. Хунхузы, насторожённо поводя головами, ткнули пиками в наши «пугала», одно повалилось, другое закачалось. Они хрипло рассмеялись и дали условный посвист. В темноте справа ответил второй — короткий, резкий. Значит, их больше, чем двое, и сидят «веером». Я подождал ещё удар сердца и только тогда шепнул:
— Давай! Паша, Чернов!
Два сухих хлопка разорвали ночь. Тени у костра рухнули. В ответ с оврага залаяли старые кремнёвки, яркими вспышками пороха выдавая своих стрелков.
— Не высовываться! — прошипел я. — Пусть сами идут.
Они и пошли — резво, как в первый раз. Но на полдороги оказались в наших «ёжиках», и их крик дал нам точную метку.
— Сейчас! — сказал я, и мы ударили залпом. Пули положили тех, кто ломился вперёд, а те, что сзади, тут же рассыпались, как горсть гороха. Ночь снова стала ночью
