Фантастика 2025-46 - Маркус Кас

Антонина Иосифовна шла по коридору как кукла. Обычно плавные и медленные ее движения стали вдруг дергаными и ломаными. Марионеточными такими. Похоже, она здорово нервничает… Но почему? Я быстро перебрал в голове события последних дней и мысленно же пошелестел страницами последнего номера. Вроде, ничего такого особенного не было. Новогодний выпуск. Сплошные поздравления с выполнением плана и торжественные обещания на год грядущий. В общем, «мы и в области балета впереди планеты всей». Что там могло вызвать неудовольствие верхушки нашего грозного партаппарата — ума не приложу…

— Анастасия Иосифовна, — тихо сказал я. — А что случилось?

— Просто потерпи минуту, — почти шепотом ответила она. — Нам сейчас все расскажут.

— А это точно должно быть что-то плохое? — я обогнал ее на шаг и заглянул ей в лицо. Черт, похоже, она напугана почти до панической атаки! Лицо белое, как потолок. Она в обычной жизни довольно бледненькая, но сейчас была похожа на призрака самой себя.

Мы спустились на второй этаж и свернули в то крыло административного корпуса, где сидели самые главные шишки нашего завода. Здесь даже коридор переставал иметь казенный вид — пол застилала красная дорожка, на стенах — стенды с фотографиями, историей завода, доски почета. В одной из ниш — бюст Ленина. «В засаде сидит», — подумал я. Он как раз был перед дверью кабинета, в который мы и направлялись.

И эта дверь открылась без скрипа. Ну да, я же сам видел несколько дней назад, как суровый дядька в костюме делал внушение Витьке Ковригину, черт его знает, кто он по должности, но исправность всяких там дверных петель, столов, стульев и шкафов — это его ответственность. Вот теперь дверь парткома и не скрипит.

Конечно же, первое, на что упал мой взгляд в кабинете, оказался огромный портрет Леонида Ильича. Суровый взгляд из-под знаменитых бровей как бы спрашивал меня: «А что я сделал для народа и партии в этом году?!» Из всей новогодней мишуры в кабинете была только крохотная елочка высотой с кошку на центральном столе.

Прямо под портретом Брежнева, на стуле с высокой спинкой восседал Вадим Сергеевич Криволапов, глыба и можно сказать, легенда нашего завода. Он был бессменным главой партячейки с самого основания, еще с шестидесятых, когда на пустырь левобережья Киневы приехал зилок с красно-белым транспаратном, и торжественно заложил в этом месте первый бетонный блок. Который впоследствии превратился в этот самый завод. На фотографии этого момента Вадим Сергеевич выглядел соколом, был строен аки тополь, в глазах — негасимое пламя строителя коммунизма, а в руке — лопата. Не знаю, зачем, но видимо фотографу показалось, что с пустыми руками коммунисту быть негоже, подходящего бревна на пустыре, заросшем бурьяном, не нашлось, а экспериментировать с бетонным блоком не стали, чтобы не подвергать драгоценную жизнь парторга ненужной опасности.

Сейчас узнать в сидящем за столом того героического коммуниста было довольно сложно. Он раздался во все стороны, как будто взял на себя обязательство заполнить своей фигурой весь свой кабинет к конце очередной пятилетки. Бровями, как у Брежнева, он не вышел, так что решил компенсировать недостаток суровости на лице пышными усами. Которые, может и смотрелись бы внушительно, если бы над ними не нависали круглые щеки. И вообще его лицо было похоже на перевернутую грушу, к которой кто-то зачем-то приклеил усы от восковой куклы Сталина.

Вечеринка, на которую нас позвали, явно не была заседанием всех партийных активистов завода. Собственно, в огромном кабинете кроме нас было всего три человека — сам парторг во главе стола, его чуть уменьшенная копия, которому больше повезло с бровями, так что он обходился без усов. Имени этого мужика я не знал. Как и не знал, какой пост он тут занимает. И Катерина Дмитриевна, тощая, как смерть дамочка в сером плохо сидящем костюме. Высокий ворот ее черной водолазки стягивал длинную шею, из-за этого шея казалась еще тоньше и еще длиннее. Мышиного цвета волосы зачесаны назад. Модель стрижки — «мымра». Ее худоба так контрастировала с объемами двух мужиков, что создавалось впечатление, что едят эти двое вместо нее. А она питается исключительно кислыми и горькими продуктами, судя по выражению ее лица. На лацканах всех троих пламенели красной эмалью значки членов КПСС. А у парторга, кроме того, имелась орденская планочка.

На столе перед Вадимом лежал свежий номер «Новокиневского шинника». Ага, значит что-то в газете не понравилось нашим партийцам. Но не настолько, чтобы заворачивать весь номер. На толстом красном кончике носа пароторга висели очки. Он казался погруженным в чтение. И даже сделал вид, что не заметил, как мы вошли.

Повисла торжественная минута молчания.

— Вадим Сергеевич… — сухо нарушила жужжащую лампой дневного света тишину Катерина Дмитриевна. — Здесь товарищи Устьянцева и Мельников.

Парторг поднял глаза и стянул с носа очки. Его маленькие глазки уперлись в меня с некоторым недоумением. Как будто он или забыл, зачем вызывал, или представлял меня как-то иначе. Потом он бросил короткий неприязненный взгляд на Антонину Иосифовну, сложил очки и положил их поверх газеты.

— Надеюсь, вы понимаете, что это возмутительно?! — вдруг заорал он, без каких-либо прелюдий, переходов и объяснений. — На вас возложена высокая ответственность по воспитанию и информированию рабочих, а вы что с ней делаете? Я хочу вам напомнить, что «Новокиневский шинник» — это прежде всего рупор партии и комсомола на нашем заводе! И ваша главная задача — добиться повышения трудовой дисциплины, а не забить страницы всяким… с позволения сказать, мещанским мусором!

А вот голос у парторга был отличным. Густой, низкий, хорошо поставленный. Прямо как у диктора с радио. Заслушаешься. Если не заострять внимания не смысле сказанного, то речь была прямо-таки идеальной. И никак вообще не сочеталась с внешностью говорящего.

— Простите, а про какой именно мещанский мусор идет речь? — живо полюбопытствовал я, дождавшись, когда в пламенной речи парторга наступит пауза.

— А вы товарищ Мыльников, верно? — взгляд Вадима Сергеевича снова уперся в меня.

— Мельников, — вежливо поправил я, стараясь не улыбнуться. Страшно мне не было. И не потому что я, дурак такой, не верил во всемогущество партии, а потому что я все-таки не Иван Мельников. Это для него разнос в парткоме должен быть в новинку. А вот Жан Михалыч уже прошел огонь, воду и медные трубы. Сейчас не тридцать седьмой, так что расстрел мне точно не грозит. Уволить меня этот жирный, при желании, конечно сможет, как и попортить мне немного крови, но уже через пять лет в кресло генсека