Инженер Петра Великого 10 - Виктор Гросов

Петр хитро прищурился, мгновенно уловив суть: втянуть в экономическую зависимость.

— Дальше, — подтолкнул царь, указывая на следующий чертеж. — Телеграф? Зачем нам эта игрушка, когда мои гонцы быстрее ветра скачут?

— Гонца, Государь, можно перехватить. Подкупить. Или он просто свалится с лошади. А «разговор по проволоке» — это ваша прямая воля, без посредников. Представьте: в каждой столице мы устраиваем сеанс. Вы — в одной комнате дворца, их король — в другой. И на их глазах вы «разговариваете» через сотню саженей, передавая приказы и получая ответы в считанные мгновения. Это станет для них наглядным доказательством: наша Империя отныне едина и управляема, а приказ, отданный в Петербурге, через час исполняется в Азове.

— А если проволоку перережут? — не унимался он.

— А для этого вдоль нее поедут наши «Бурлаки». Мы везем систему его защиты.

Аргумент его убедил. Палец царя ткнулся в сложный чертеж ротационной печатной машины.

— А это что за страшилище?

— Это, Ваше Величество, ультиматум. Мы привезем действующую модель, уменьшенную, но рабочую. Рядом поставим токарный станок Нартова. И продемонстрируем, как за час можем отпечатать тысячу указов и выточить сотню одинаковых деталей для фузеи. Прямой сигнал: мы способны производить оружие и идеи быстрее, дешевле и в больших количествах, чем они.

Он долго смотрел на чертежи. В его глазах восхищение инженера боролось с азартом полководца — это оружие было пострашнее любых пушек.

— Но и это не все, Государь, — продолжил я, переходя к самому деликатному пункту. — Машины — железо. Главное — люди. Нам нужны их мозги. Я прошу у вас полномочий и бюджета на «охоту за головами».

— Это еще что за потеха? — нахмурился он.

— Вербовка. Я собираюсь переманить к нам лучших. Инженеров, химиков, математиков, мастеров точной механики. Всех, кто недоволен своими королями, кому не хватает денег или свободы для творчества. Мы предложим им то, чего они не получат нигде: неограниченные ресурсы, сложнейшие задачи и возможность войти в историю. Лично проведу с ними «собеседования».

— Хочешь мои деньги на заморских умников потратить? — в голосе царя зазвучало сомнение. — А свои где? Нартовы, Магницкие?

— Своих мы растим, однако это долго. Нам нужны готовые специалисты. И не просто умники, а особого склада: прагматики, циники. Те, для кого интересная задача важнее морали, — я сделал паузу и посмотрел ему прямо в глаза. — Помните француза, Анри Дюпре? Того, что сидел в Азове?

Петр кивнул.

— Так вот. Мои лучшие умы, Нартов и Магницкий, отказались работать над проектом «Благовоние». Совесть, видите ли, не позволила. А этот француз, едва взглянув на чертежи, не задал ни единого вопроса о морали. И через неделю выдал мне решение, над которым мои «совестливые» гении нос воротили.

— Этому лягушатнику доверять?

— Доверять — нет, Государь. Использовать — да. Он предан красивой инженерной задаче. И пока мы их ему поставляем, он будет нашим верным псом. Вот такие люди нам и нужны. Гении без предрассудков.

Аргумент сработал. Петр, прагматик до мозга костей, мою логику оценил.

— Добро, — коротко бросил он. — Деньги будут. Но если хоть один из твоих «гениев» окажется лазутчиком — спрошу с тебя лично.

Так наше посольство окончательно превратилось в сложнейшую спецоперацию. Мы ехали в Европу не с визитом вежливости, а с коммерческим предложением, от которого нельзя отказаться. Нашей задачей было вербовать, подкупать, соблазнять и демонстрировать силу.

Эйфория от принятых решений схлынула быстро, оставив после себя тяжелое похмелье реальности. Одно дело — начертить на карте дерзкий маршрут, и совсем другое — пройти его. На стол лег исписанный лист. Цифры, выведенные рукой Магницкого, прозвучали как приговор.

— Десять тонн, — произнес я в наступившей тишине. — Десять тонн угля в сутки. Такова цена нашего марша. У кого есть идеи, где мы их возьмем под Берлином? Кроме как из каминов прусского короля?

Над столом стало тихо. Неразрешимая, казалось, задача.

— Значит, нужно везти с собой, — подал голос Алексей. — Нагрузить несколько «Бурлаков» углем под завязку.

— И сколько мы так пройдем? — покачал я головой. — Верст сто, от силы двести. А потом наши «угольщики» сожрут собственный запас. Каждый «Бурлак», груженый топливом, лишает нас одного боевого тягача с гвардейцами. Мы приедем в Гаагу с пустыми топками и без армии. Тупик, Алексей Петрович. Войну снабжения нужно выиграть еще до ее начала. Яков Вилимович, Борис Алексеевич, это ваша работа.

— Тайные склады? — хмыкнул старый купец. — Легко сказать! Моих людей за такие дела в Европе повесят на ближайшем дереве как французских лазутчиков. Риски огромные, барон. Какова моя доля за этот риск?

— Ваша доля, Борис Алексеевич, — это монопольная торговля со всей Европой по нашему возвращении, — возразил я. — Но чтобы вернуться, надо сперва доехать. Никаких фур. Скупать будем на месте. Под Берлином — угольные копи. Ваши люди от имени подставной голландской конторы заключают контракт на закупку угля якобы для отправки морем. Но до порта уголь «не доезжает», оседая на арендованном складе в какой-нибудь глухой деревушке.

Морозов хитро прищурился, его купеческий ум мгновенно оценил изящество схемы.

— А воду как же? Воду в бочках не навозишься, протухнет.

— А воду будем брать из рек, — повернулся я к Брюсу. — Но для этого твои люди должны не просто обеспечить склады, а провести разведку. Мне нужны карты всех рек, ручьев и колодцев вдоль маршрута.

— Мои люди — не землемеры, — возразил Брюс. — Найти заговорщика в спальне короля — одно, а составить карту колодцев в саксонской деревне — совсем другое. У меня нет таких ресурсов.

— Значит, найдите, — отрезал я. — Подкупите местных проводников, наймите географов. Это война, Яков Вилимович, просто ведется она на картах, а не на поле боя. И последнее, — добавил я. — Автономность. Один из «Бурлаков» переоборудуем в передвижную мастерскую. Станки, запчасти, лучшие механики из Игнатовского. Мы должны быть готовы перебрать двигатель или выковать новую деталь прямо в поле.

Рискованный, на грани безумия, но это был план. Логистика нашего «вторжения» начала обретать плоть.

— Маршрут, — Петр, до этого молча слушавший, провел по карте жирную линию. — Я вижу его