Потешный полк - Денис Старый

Так что я даже корил себя за то, что переиграл. И может быть самого себя. Моя интрига, пусть и не прямо в лоб меня ударила, а по касательной, но всё же была болезненна.

Появился повод и вдруг остро встал вопрос о том, чтобы удалить Петра Алексеевича из Москвы. Как будто бы в столице российской державы юному царю грозит непременная опасность. Только что был стрелецкий бунт, сейчас ещё и отравление…

И не поспоришь ведь. Иные государи надолго выезжали из столицы, и ничего. А тут бунт, покушения… Нужно езжать.

— Нужно, кабы государь невозбранно отправился в Коломенское али в Преображенское, дабы быть подальше от опасностей, — буквально с самого утра через день после покушения, заявившись ко мне, говорил боярин Матвеев.

Самому визиту я был удивлён настолько, что не сразу сообразил, к чему именно клонит Артамон Сергеевич. Где же это видано, чтобы к полковнику, пусть даже и наставнику государя, являлся такой представительный человек! Ну да… своими действиями я и без того немало устоев попрал.

— Смотри как я могу! — отвлек меня государь.

И с разворота ударил уже обезглавленное чучело ружьем.

— Хочу пить! Квасу! — закричал Петр.

Тут же материализовались мамки, у каждой был свой кувшин с квасом.

Это еще минуты на три. Можно успеть вспомнить разговор с Матвеевым.

Я тогда не сразу ответил боярину. Поднял, куда именно он клонит, и понял другое — за идею увезти государя из столицы ухватились все политические силы. Назревало что-то вроде семибоярщины.

Мог бы я этому воспротивиться? Наверное, да. Но действовать можно было только лишь через Петра. Или жесткой и грубой силой. Устраивать новый стрелецкий бунт, чего я допускать не собирался. Если же Петр Алексеевич будет закатывать истерики — это уже немало. А если вложить в голову государя мысль, что он может попросить кого-нибудь из знатных бояр стать для него первой опорой и помочь отстоять свое мнение…

Тогда обязательно ухватились бы за эту идею любой, кого не попроси. Тот же род Ромодановских мог от имени государя сказать, что Петр никуда не едет, и с этим бы никто ничего не поделал. Ну не начинать же гражданскую войну из-за того, что государь не хочет покинуть столицу!

Так что Артамон Сергеевич Матвеев вполне здраво рассудил, что я уже имею некоторое влияние на государя, и со мной можно договариваться… Я, конечно, договороспособный, но… Без собственной выгоды от каждой сделки не останусь

Из моих размышлений меня вернул государь, который пальцем трогал штык, проверяя его на остроту.

— Государь, не делай этого! Мастер, что произвёл сей штык, расстарался и сделал его зело острым, — предупредил я Петра Алексеевича.

— Что это? Хфранцузы, али голанды выдумали? Ты сам мне рассказывал про богинеты. Токмо они вставляются в дуло… А с таким, яко ты обозвал, штыком можливо заряжать фузею, — проявлял смекалистость государь.

Я улыбался и кивал Петру Алексеевичу. Признаться, не знал точно, изобрели ли уже во Франции штыки. Вроде бы только через четыре года они начнут вооружать свою армию подобным приспособлением. А пока, да, байонетами пользуются. Это те, которые нужно вставлять в дуло, что не позволяет ни заряжать, ни стрелять.

В любом случае, в русской армии даже нет ещё и багинетов. А штыки должны появиться только в следующем столетии, если я не ускорю процесс. Нет, они определённо появятся намного раньше.

Сотник Собакин ухватился за идею массового изготовления штыков так, как тот бульдог за палку. Дела у него шли очень скверно. Кузница простаивала. А ведь у сотника было даже несколько наёмных рабочих. Они хотели зарплату. Да хоть хлеба.

Так что, со слов моего брата, наведавшегося буквально вчера ко мне в Кремль, если поступит заказ, Собакин готов раздувать меха и работать хоть днём, хоть ночью. Тем более, что механизм крепления штыка придумали несложный. Нужно только защёлкнуть собачку, как в пиве баварском. Ну или в каком другом. Что-то пива захотелось. Кукуйцы уже несколько дней не шлют. Правда я и не пил его когда слали. Но теперь то…

— Занятно. Ты, Егор Иванович, снова удивил меня. Уже гадаю, чем же увлечёшь в следующий раз, — рассудительным голосом сказал царь.

Удивлю… Возможно, даже сильно удивлю, когда начну подбивать Петра Алексеевича уехать из Москвы.

Я пошёл на сделку с Матвеевым. В какой-то момент я вкратце рассказал ему, что именно хочу предоставить в виде итоговых обвинительных протоколов. Это же для меня на данный момент чуть ли не главное. Немало стоит на кону. Если приговоры будут другими, польется много крови, но и планы не реализуются.

Боярин тогда смотрел на меня с любопытством, а иногда взгляд менялся на раздражительный. Он ждал, что я начну рубить с плеча. Что уже скоро должны полететь многие головы стрельцов, сотников. Еще и удивлялся, почему до сих пор случились только шестнадцать казней. Ну так были изверги, которых нужно было даже не четвертовать, а на кол посадить.

Что же касается Софьи Алексеевны и Василия Васильевича Голицына, то в какой-то момент Матвеев скорее всего подумал, что и отъезд государя не стоит того, чтобы эта парочка оставалась частично у дел.

— А нежели отправить Василия Васильевича в Китай? — когда в ходе разговора я уже видел, что Матвеев становится ярым противником всех моих решений, спросил я.

У меня было два решения по Голицыну. И ему я обещал дипломатическую работу. Вот, пожалуйста — перспективное направление, Китай.

Ведь главное, что должно было случиться: чтобы у Софьи не оказалось ни одного способного помощника, и она вновь не смогла взобраться на вершину власти. Монастырь в данном случае мог бы остановить её. Но тут Матвеев настаивал только на одном — постриг.

Так что сделка… Я уговариваю Петра Алексеевича отправиться в Преображенское — именно на этой локации настаивал я, ну а Матвеев поможет своим влиянием продавить все мои решения.

Причём под сделку я смог ещё и выторговать некоторые преференции для себя. Мой усиленный полк отправляется со мной в Преображенское. Не весь: обозников я буду оставлять в Москве. У них задачи другие. Они должны будут развивать нашу корпорацию.

Ну а я, за те деньги, которые будут предназначаться