Телохранитель Генсека. Том 6 - Петр Алмазный
Я пожал плечами и ответил:
— Никогда не считал противника глупее себя, это уберегает от множества ошибок. Вы сами знаете ответ: вся эта дезинформация в западной прессе помимо того, что является пропагандой, еще и выполняет функцию тестирования советской системы реагирования на чрезвычайную ситуацию. Их аналитики отслеживают каждое наше действие, чтобы составить модель.
— Вот сейчас мы и займемся именно этим «реагированием» и предоставим противнику такую «модель», какую нам выгодно. Извините, Владимир Тимофеевич, не дал вам побыть дома, но придется еще раз метнуться в Свердловск. Уже поехали за Сахаровым и Боннер, пусть посмотрят своими глазами и дадут интервью непосредственно с «места трагедии». — Удилов рассмеялся и посмотрел на часы. — Ну что, по коням и в Чкаловский?
Глава 12
«Хочешь насмешить бога — расскажи ему о своих планах», — сколько раз я уже вспоминал эту поговорку? Раз десять за последние пару лет? Наверное. А ведь планировал сегодня встретить свою команду и выслушать отчет по Свердловску.
Вместо этого сижу в самолете и наблюдаю за Сахаровым, который вещает на публику, «выступая» прямо в проходе между креслами.
— Мы все понимаем, что атомная энергия, дав человеку невероятное могущество, создала и новые вызовы. И любая авария, особенно на такой критически важной АЭС, как Белоярская, это угроза не только Советскому Союзу, не только жителям Свердловска и окрестных городов, но и всему миру. И это только начало! — кликушествовал Андрей Дмитриевич, обильно жестикулируя.
— И вдвойне… нет, втройне преступно скрывать от населения, скрывать от мировой общественности масштабы трагедии. Я надеюсь, наши сопровождающие позаботились о костюмах радиационной защиты, о счетчиках Гейгера? — он повернул голову в нашу сторону.
Журналисты записывали его «речь» на диктофоны. Стоящий рядом солидный мужчина в костюме — представитель пресс-службы Министерства среднего машиностроения — укоризненно качал головой.
— Андрей Дмитриевич, ну вы за кого нас принимаете? Мы же профессионалы, — увещевал он Сахарова. — Вы же сами работали в Институте теоретической и экспериментальной физики и знаете, как у нас щепетильно относятся к безопасности сотрудников.
— Да, я знаю, как преступно халатно относятся к сотрудникам! Это постоянное облучение и переоблучение, и я об этом обязательно напишу в своих мемуарах! — Сахарова затрясло, на губах выступила пена, как это у него часто бывало в моменты сильного возбуждения.
— Адик, Адик, успокойся, пожалуйста! — со своего места подскочила Елена Боннэр. — Выпей таблеточку.
— Как вы смеете его нервировать? — набросилась она на пресс-секретаря. — Вы же видите, он болен! Он столько перестрадал, он облучен и переоблучен, а вы опять об этом напоминаете ему⁈ И перед общественностью, перед иностранными журналистами, вы провоцируете его на безответственные высказывания!
Сахаров в полуобморочном состоянии рухнул в кресло. Сидевший через проход капитан из девятки попытался помочь академику, ослабив галстук, но Боннэр разъяренной кошкой вцепилась ему в лицо.
— Не дам отравить его! Не дам! Тут представители общественности, тут корреспонденты! У вас ничего не выйдет! — визжала она.
— Самое время отправить эту парочку в больницу, — я нагнулся к Удилову. — Лучше всего в психиатрическую.
— Владимир Тимофеевич, карательная психиатрия, к сожалению, в прошлом, — в тон мне ответил Удилов.
— Согласен, маразм не лечится, — вздохнул я. — Но в больницу бы надо, для профилактики. По крайней мере, Боннэр там точно в контингент больных впишется, как родная.
Я проводил взглядом беснующуюся супругу Сахарова, которую двое сотрудников КГБ вели к выходу из самолета. Сам Сахаров семенил следом. Настроившись, уловил его мысли: «Это Леночка хорошо придумала, они специально везут нас в самое пекло, чтобы я не мог больше защищать людей от произвола властей».
— Больные люди — это всегда грустно, — заметил Удилов. — Но когда хороший ученый с математическим складом ума начинает отрываться от реальности, грустно вдвойне.
«Сладкая парочка» покинула самолет.
— Сделайте так, чтобы он следующим рейсом прилетел в Свердловск. Обязательно, — распорядился Вадим Николаевич. — И чтобы каждый его шаг был заснят советским телевидением. Это тоже обязательно.
— Сделаем, товарищ генерал, — один из помощников Удилова направился к выходу.
К нам подошел секретарь Удилова. Виктор Иванов наклонился, понизил голос и доложил:
— Товарищ Удилов, у нас, кажется, ЧП. Мастерс пропал. В отеле его нет, от наружки ускользнул. А в этой истории он ключевая фигура.
— Вы соображаете, что произошло? — Удилов был предельно корректен, но в голосе звенела сталь, а взгляд стал ледяным. — Почему раньше не сообщили? — и тут же повернулся ко мне. — Владимир Тимофеевич, прошу вас разобраться. Мастерса надо из-под земли достать. Доложите мне, потом решим, что с ним делать.
— Не каркайте, Вадим Николаевич, не желательно, чтобы именно из-под земли доставать пришлось, — я встал.
— Нашли время для шуток, — Удилов нахмурился и встал, пропуская меня. — И проверьте, как там себя чувствует наш нобелевский лауреат.
Я быстро покинул самолет. Пока шел в медпункт, думал, что форс-мажор — всегда неприятно. За утро второй раз меняются планы.
Сахарова обнаружил на кушетке, с игрой капельницы в вене.
— Давление поднялось, — сообщил врач.
— Что-то серьезное? — уточнил я.
— Гипертония всегда серьезно, полшага до инсульта, но от госпитализации отказываются. Причем категорически, — он развел руками.
К нам подскочила Боннэр.
— Вы что, хотите в ссылку отправить Андрея Дмитриевича? У вас не выйдет! Наш гражданский долг повелительно требует, чтобы мы находились вместе с нашим народом в этот час трудных испытаний! — она помахала ладонью перед лицом врача. — Вам не удастся замести под ковер грязные факты! — повернулась ко мне и без паузы продолжила:
— Я понимаю, что вы хотите скрыть от прогрессивного человечества!
— Елена Георгиевна, мы не на митинге, и не на пресс-конференции. Вы же медик, вы же прекрасно видите, в каком состоянии Андрей Дмитриевич. Немного подскочило давление, бывает. Через час
