Телохранитель Генсека. Том 6 - Петр Алмазный

Утро началось с того, что я поднял голову — и мир накренился. Голова казалась чугунной болванкой, и каждый поворот отдавался тупой болью в висках. «Черт, только не сейчас», — подумал я. Болезнь — это непозволительная роскошь. Взгляд зацепился за большой бокал на тумбочке. Я взял его, осторожно, чтобы не расплескать, поднес к губам и выпил — большими, жадными глотками. Прошел на кухню. Умной собачки Аси на ее лежанке не было, видимо, Лидочка спит с ней в зале.

Сварил кофе. По кухне поплыл одуряющий кофейный аромат. С обонянием все в порядке, и то хорошо. Выпил кружку кофе, в голове прояснилась. После второй почувствовал себя еще лучше. Головокружение прошло, мир стал казаться вполне приемлемым.

Водные процедуры, бритье — быстро привел себя в порядок. Аськи нигде не было видно, заглянул в зал — она спала на подушке, белым пятном выделяясь на рыжей шевелюре домработницы. Я тихо притворил дверь, надел полупальто и шляпу, и вышел в подъезд.

Казалось бы, все в порядке. Но в машине, неожиданно для себя, снова заснул, будто не спал всю ночь как убитый.

— Владимир Тимофеевич, — Николай тряс меня за плечо, — товарищ полковник.

Открыл глаза и не сразу понял, где я.

— Товарищ полковник, может, вам домой? У вас, похоже, температура, — в голосе лейтенанта Коли проскальзывали те же нотки, какие были в голосе Лиды, когда та возилась с щенком.

Я хмыкнул: дожился!

— Отставить, Николай. Разберусь, — ответил ему и вышел из автомобиля.

В УСБ заглядывать не стал, сразу поднялся к Удилову.

— У себя? — спросил Иванова, кивнув на дверь кабинета председателя Комитета.

— Да, — ответил помощник, — ночью как прилетел, так весь в делах.

В кабинет вошел, стараясь, чтобы спина была прямой, а шаги четкими. Начал доклад, слова шли привычной чередой. Однако через пару минут в горле запершило. Голос превратился в сиплый, срывающийся шепот. Подошел к графину, налил в стакан воды и залпом осушил. Вода была прохладной, но не снимала сухости, лишь на миг смягчив горло.

Удилов посмотрел на меня поверх очков, отложил в сторону бумаги, снял очки и положил сверху. Взгляд его стал изучающим. Он хмыкнул — коротко, без веселья.

— Быстро в медпункт, Владимир Тимофеевич.

— Вадим Николаевич, все нормально, голос немного сорвал, — попытался «отвертеться» от посещения врачей. — Некогда сейчас болеть.

— Ну-ну, все понимаю, горите на работе, — Удилов устало потер руками глаза, — причем сейчас в прямом смысле горите. Даже невооруженным взглядом видно, что у вас температура. В медпункт, Медведев. Это приказ.

— Вадим Николаевич, я хотел присутствовать на допросе Калугина, и есть еще некоторые соображения… — начал я, все еще надеясь, что Удилов изменит решение.

— Послушай, Володя, — Удилов впервые обратился ко мне по имени и на «Ты», — не спорь. Ты у нас огонь и воду прошел. Будет обидно, если до медных труб не доживешь. А Калугина уже допросили…

Он прав. Хреново будет, если не дойду до финиша. Тогда все эти годы пойдут псу под хвост. Но словосочетание «медные трубы» повисло в воздухе звучно и многозначительно. Прозвучало и как упрек, и как предупреждение, и как приговор…

Глава 16

На двери табличка с надписью «Медпункт», ниже, мелкими буквами еще две строчки: «Врач-терапевт Орлюк И. В.» и «Медсестра Вакулова З. З.».

Открыл дверь медпункта и сразу пахнуло спиртом, лекарствами и свежестью. Видимо, недавно кварцевали, этот запах не перепутаешь ни с чем. Иногда в лесу после грозы такая же свежесть. Свет люминесцентных ламп выставлял напоказ каждую морщинку на лице сидевшего за столом врача. За его спиной, на высокой тумбочке стоял телевизор. Звук приглушен, знакомый видеоряд. Белоярская АЭС, журналисты, табло с цифрами… Медсестра сидела рядом на стуле и почти уткнулась в экран, но врач не обращал на телевизор никакого внимания.

Заметив мой удивленный взгляд, Иван Вячеславович пояснил:

— На юбилей подарили, от всего коллектива, — и я вспомнил, что тоже сдавал на подарок. — Горизонт, цветной, — с видимым удовольствием добавил врач. — Но тяжелый, весьма тяжелый. Пока разрешили здесь оставить. Вот, наслаждаемся. Зинаида Захаровна, — обратился он к медсестре, — вы бы не злоупотребляли просмотром с близкого расстояния, зрение, знаете ли, портится.

Медсестра встала, прошла к столику с лекарствами и открыла кофр, в котором блестели стеклянные шприцы.

Иван Вячеславович много лет работал в посольстве в одной из африканских стран, и загар настолько въелся, что его светлые голубые глаза казались неестественно яркими на фоне коричневой кожи. Белый халат был безукоризненно чист и так же безукоризненно отглажен — ни складочки.

Он сунул мне ртутный градусник, открыл журнал приема, и быстро застрочил в нем. Я глянул в журнал и сначала удивился — почерк четкий, с правильным наклоном, но потом вспомнил, что раньше в школах чистописание было едва ли не самым важным уроком.

Закончив писать, врач подошел ко мне, взял градусник и нахмурился.

— Тридцать восемь и шесть… Нехорошо, очень нехорошо… Откройте рот, — его голос был ровным, как у лектора, зачитывающего инструкцию.

Я послушно откинул голову и он, прижав язык шпателем, заглянул в горло.

— Горло чистое. Гиперемии не наблюдаю. — констатировал врач. — Раздевайтесь.

Снял пиджак, расстегнул рубашку, и, стащив с себя, положил рядом с пиджаком на кушетку. Иван Вячеславович взял со стола стетоскоп, долго прикладывал к спине и груди.

— В легких чисто, бронхи тоже в порядке, — терапевт вернулся за стол и снова открыл журнал.

Я оделся, сел. Клеенка, которой застелена кушетка, холодная даже сквозь ткань брюк. Чувствовал, как тело слабо покачивается в такт пульсации в висках. Пришлось упереться руками в край кушетки, чтобы не завалиться на бок. Неприятно, черт возьми. Словно пьяный.

Врач внимательно посмотрел на меня.

— Штормит? Не удивительно. — Он посмотрел на меня с укоризной. — Если не хотите отдыхать добровольно, Владимир Тимофеевич, то организм заставит сделать это принудительно. Психосоматику никто не отменял.

— Ерунда, простуда, — пробормотал я. — Само пройдет.

— Пройдет, — добродушно согласился врач, — если лечить, то за неделю, если не лечить, то за семь дней.

Я усмехнулся, когда болел в прошлый раз — в гостях у родителей, эти же