Ленька-активист - Виктор Коллингвуд
Алексей впечатлился услышанным. Как и все «двигателисты», он был помешан на технике, и мои слова звучали музыкой в его ушах.
— И это еще не все! — вдохновенно продолжал я. — Если дело пойдет, мы сможем поставить вопрос перед руководством института об открытии нового факультета. Радиофака! Будем готовить не просто инженеров-механиков, а инженеров-радистов, специалистов по самому передовому направлению науки и техники!
— Ну, факультет — это ты, конечно, загнул! — заявил Алексей. — Такого нигде в мире нет!
— Нигде нет, а у нас будет! — усмехнулся я. — Начнем с малого, с кружка, а затем, чтобы нас все слышали, построим свою, институтскую, радиостанцию. С большой антенной-вышкой. И будем выходить в эфир! Рассказывать о наших достижениях, читать лекции, передавать последние новости! Как тебе такая идея, секретарь? Достаточно масштабно?
— Да еще как! Ты, Леня, — голова! — похвалил меня комсорг. — Буревестник технической революции!
И дело закипело. Мы выпросили у руководства небольшую каморку в подвале, бывшую кладовку. Выгребли оттуда многолетний мусор, побелили стены, сколотили столы. С миру по нитке, по крупице, начали собирать оборудование. Конечно, оборудование для радиосвязи было не из той категории, что можно добыть на толкучке. Но у меня были некоторые связи: и посещение Военно-Технического общества в деле добычи радиоламп казалось самым многообещающим. И вот, я вновь отправился туда.
Меня принял председатель общества, тот самый суровый командир с ромбами в петлицах, которому я уже представлял до того проект вышки. Звали его товарищ Рогов, и вид у него был такой, будто он только что вернулся с инспекции на передовой. Он сидел за массивным дубовым столом, под портретом Троцкого в буденовке, и изучал какую-то документацию.
— А, студент-парашютист, — сказал он, подняв голову, когда я вошел. — Снова с прожектами? Что на этот раз? Предлагаешь построить катапульту для запуска красноармейцев на вражеские позиции?
В его голосе слышалась легкая ирония, но я уловил за ней доброжелательное отношение. Хороший знак!
— Почти угадали, товарищ Рогов, — ответил я, стараясь держаться уверенно. — Только не катапульту, а невидимые уши для нашей армии.
Он поднял на меня свои стальные, пронзительные глаза.
— «Невидимые уши»? Говори яснее, студент. Не люблю загадок.
— Я говорю о радио, товарищ командир. Наша комсомольская инициатива пошла дальше: мы создали в институте радиолабораторию. Изучаем теорию, собираем приемники. Вот, хотим поставить радио на службу обороне Республики.
— Похвально, — сухо кивнул Рогов. — Радио — вещь нужная. И в чем проблема?
— У нас большие трудности с элементной базой, — перешел я на деловой тон. — Нет деталей! Лампы, конденсаторы, трансформаторы… То, что можно достать у нэпманов на рынке — либо барахло, либо стоит, как крыло самолета. А то, что нужно для создания надежной, современной военной техники, достать невозможно.
Рогов нахмурился.
— И что ты предлагаешь? Чтобы Реввоенсовет округа снабжал ваш кружок импортными лампами? У нас их для действующих частей не хватает.
— Никак нет, товарищ командир! — твердо сказал я. — Мы просим дать нам то, что армии уже не нужно. На армейских складах связи, я уверен, хранятся тонны трофейного или списанного радиооборудования. Старые немецкие рации «Telefunken», английские, американские… Для армии они уже устарели, а для нас, для нашей лаборатории, — это бесценный клад!
Я видел, как его взгляд становится внимательнее. Мое предложение было практичным.
— Мы могли бы их разбирать, изучать конструкцию, использовать детали для наших опытов, — продолжал я с жаром. — Мы хотим не просто повторять чужое, мы хотим создавать свое, советское, лучшее! Понимаете, товарищ командир, сейчас в мире идет настоящая гонка. Кто создаст более мощную и надежную радиосвязь, тот получит огромное преимущество в будущей войне. И мы, комсомольцы, будущие советские инженеры, не хотим отставать!
Рогов встал из-за стола, прошелся по кабинету.
— Так… Значит, вы хотите получить доступ на склады и ковыряться в старом железе?
— В общем-то — да. Поковыряться, поизучать, и на основе этого создавать новое. Например, компактную полковую радиостанцию. Или сверхчувствительный приемник для радиоразведки. Я надеюсь, институт станет мощной конструкторской базой. Для этого есть все — не хватает лишь первого импульса. Это как машину завести — сначала приходится покрутить стартер, зато потом она сама едет!
Командир остановился у окна, посмотрел на плац, где несколько красноармейцев деревянными лопатами сгребали снег.
— Хм… неофициальное конструкторское бюро… — задумчиво протянул он. — Мыслишь ты, студент, масштабно. Можно сказать — стратегически. Это хорошо. Есть в твоих рассуждениях здравое зерно!
Он вернулся к столу, сел, побарабанил пальцами по зеленому сукну.
— Ладно, — произнес он, наконец. — Я тебя поддержу. Но при одном условии.
— Я вас слушаю!
— Раз в месяц ты будешь лично мне докладывать о результатах работы вашей лаборатории. Обо всех ваших идеях, чертежах, опытах. Все, что может представлять интерес для обороны, должно немедленно ложиться мне на стол. Понятно?
— Так точно, товарищ командир! — по-военному гаркнул я, чем заслужил его удивленный взгляд.
И лишь после понял, что «так точно» — это выражение из царской армии, а в обиход военных вернется лишь позже. Повезло, что товарищ Рогов сам из бывших офицеров.
— Вот и договорились, — кивнул он секунду спустя.
Он взял лист бумаги и на бланке Военно-научного общества своим твердым, размашистым почерком написал несколько строк.
— Вот. Это — «отношение» на имя начальника складов связи УВО, товарища Степанова. Передашь ему от меня. Думаю, он не откажет.
Начсклад Степанов не отказал. И дело пошло.
Вечерами в нашей лаборатории было не протолкнуться. Студенты, забыв про танцы и кино, сидели, склонившись над схемами, паяли, мотали катушки, спорили до хрипоты о том, как лучше организовать обратную связь в регенераторе. Воздух был густым от запаха канифоли и азарта.
А потом, в конце января 1924 года, случилось то, чего все давно ждали и боялись.
Новость пришла, как удар грома среди ясного неба. Умер Ленин.
Утром газеты вышли с траурными рамками. Из репродукторов на улицах, установленных в самых людных местах, неслись траурные марши, прерываемые голосом диктора, зачитывавшего правительственное сообщение. Город замер, погрузился в какое-то оцепенение.
